Я клянусь тебе в вечной верности - Мария Сакрытина

– Элиза.

Я заранее приготовилась, что меня начнут костерить: как ты могла! я же столько для тебя старался!

Но Аджахад улыбнулся и выпалил:

– Спасибо! Я сегодня же сделаю предложение Алие-сайе! Элиз, я вас обязательно познакомлю. Она такая… – и дальше он подробно, с помутившимся взглядом влюблённого рассказывал какая.

– Чудесно, – только и могла выдавить я во время паузы.

Я предчувствовала, что он теперь уедет в свою провинцию и вряд ли мы скоро встретимся. А мне даже было жаль… Теперь-то мы, наверное, могли бы нормально общаться.

Про войну мне никто не сказал – а я сама не интересовалась. Не до неё было. Сначала я привыкала к Амиру, потом валялась в кровати, ослабевшая и умирающая.

Амир меня не разочаровал. С клятвой я поступила скорее импульсивно, чем обдуманно, но, положа руку на сердце, он был лучшим выбором, который я могла сделать. Молва, кстати, быстро уложила нас в постель и даже приписала нам внебрачное дитя. Врут, всё врут. Амир вызвал – вежливо пригласил – меня следующим же после королевского приёма утром в свои покои (дворца Алистана у него ещё не было) и в упор сказал мне, что с оружием, то есть со мной, он спать не станет.

Я заела обиду халвой и ответно сообщила, что он мне тоже не очень-то нравится. И вообще, принцы в постели, говорят, те ещё брёвна…

Закончилось всё опять смехом. После, правда, Амир попытался рассказать мне о своих планах, но мне сделалось дурно (и неинтересно), так что пришлось встречу на этом завершить.

Я странно чувствовала себя в те дни – то резвилась с Заком (дом ходуном ходил), то валялась без сил в постели весь день. И ела, ела, ела много – за двоих, а то и за троих. На очередной встрече с Амиром – когда он принялся что-то говорить про Мальтию и войну, меня чуть не стошнило от молока с мёдом, которое я всегда обожала.

Амир испугался. Меня, дрожащую, посеревшую и тоже очень испуганную, осматривали сразу три дворцовых лекаря. И все трое, посчитав пульс, вынесли вердикт: я беременна.

У Амира в гостиной тем вечером разбилось всё, что могло разбиться. Я потом извинялась и даже возместила – вазы, статуэтки. Но, боюсь, было там что-то коллекционное.

Вся столица смаковала новость – никто и не сомневался, что отец ребёнка Заккерий. Кто-то упоминал, правда, и Амира, но срок был слишком большим – два месяца. Моей клятве же и двух седмиц не минуло.

Одни мы с Заком отлично знали, кто отец. Срок, да и мы, чародеи, такое чувствуем. Я, например, также знала, что родится мальчик. Что он будет красивый, очень – копия папочки. И отчаянно-храбрый – тоже в отца. Я надеялась, что хотя бы отцовскую глупость он не унаследует. Ну да ладно, с этим можно справиться.

Я хотела этого ребёнка с того момента, как узнала, – он был бы моим полностью, абсолютно. Частица настоящей любви, которую я не заслужила. Счастливое дитя – так я думала.

Зак считал иначе: «Элиза, ты с ума сошла! У чародеев рождаются только чародеи! Ты хочешь сыну такую судьбу?» Я считала, что, если научу моего ребёнка, как с ней справляться, ему будет легче. Он сам сделает выбор, он выдержит.

Я не буду такой, как моя мать.

Я отвечала, что хочу сына, и Зак снова выходил из себя, снова кричал, снова крушил мебель – мы тогда, наверное, стали самыми любимыми клиентами у плотников.

В те дни вокруг меня вечно носились няньки и повитухи, чтобы, не дай боги, чего не случилось с жемчужиной овидстанской короны. Овидий справлялся о моём здоровье постоянно. Амир каждый вечер присылал рабахский щербет – я умирала, как хотела его. Меня мутило, но я ела эту гадость громадными количествами.

И всё было замечательно, лекари в один голос предсказывали лёгкие роды. Я даже спокойно переживала начавшуюся утреннюю тошноту. Но потом однажды ночью мне приснился Валентин вместе с Алэром – и кровь, всё в крови. Они оба в крови.

Я проснулась тоже в крови. Помню, как спешно вызванные лекари качали головами, объясняя, что это выкидыш, что ребёнка не будет. Но всё это помнится смутно – они тогда чуть-чуть меня не потеряли.

Я металась в жару, плавала в тумане и раз за разом оказывалась в комнатке Девичьей башни рядом с мёртвым Алэром. И Валентин в запачканной кровью рубашке отодвигал полог и, наклоняясь ко мне, говорил: «Да, Лизетта, мне нравится. Мне очень нравится».

* * *

Мальчишка – пленный мальтиец – орал на высокой ноте уже битый час, а толку от него не было никакого. Заккерий, пощёлкивая пальцами, ходил из угла в угол мимо посеревших генералов, вынужденных наблюдать пытку, и безумно жалел, что Элизы сейчас здесь нет. Конечно, тащить её на войну в её положении было бы верхом глупости, но Элиза намного лучше его могла читать мысли и запудривать мозги. А так – уже третий лазутчик за последние дни, и все, как на подбор, так старательно не думают о том, что надо, что толку от них никакого. Заккерий мог вороном проникнуть в мальтийскую ставку, да хоть в родовой замок мальтийского генерала-командующего. Только толку от этого тоже не было: сэр Джереми предпочитал не писать свои планы на стенах и не выставлять их на всеобщее обозрение, а хранить в голове. А его лазутчики отказывались говорить принципиально. И снова всё упиралось в Элизу – она могла бы аккуратно прочитать их, не выворачивая наизнанку. Заккерий мог только пытать.

Мальтиец наконец заткнулся – очевидно, сорвав голос. Заккерий с тоской посмотрел на него, повторил приказ и получил тот же полный ненависти взгляд. «Да где ж вас берут-то таких упёртых?» – думал чародей, подходя к пленному и поднимая его подбородок, заставляя смотреть в глаза.

– Послушай, мальчик, ты меня впечатлил, – скучающим голосом начал Заккерий. Всё это – и уже третий день – напоминало плохо поставленное представление. – Рассказывай, и я даю слово, что сохраню тебе жизнь. И даже в рабство не продам, у тебя самого будут рабы. И золото. Что тебя ждёт в этой твоей Мальтии, в конце-то концов? Ты ж не дурак, чтобы этого не понимать.

Пленный прерывисто вздохнул, собрался с силами и плюнул.

Заккерий отпустил его и сбросил сидевшего на плече ворона.

– Значит, дурак.

За его спиной раздался новый хрип – ворон выклёвывал мальтийцу глаза.

Заккерий покосился на него и вытер плевок с плеча. Нет, решительно Элизе здесь делать нечего. Ничего страшного, если война затянется. Овидий подождёт.

Полог шатра колыхнулся, и бледный посыльный упёрся лбом в дорогой шахитский ковёр.

– М-м-мой г-г-господин…

Заккерий снова щёлкнул пальцем, и ворон закружил по шатру, хрипло каркая. Пленник обвис в цепях, в очередной раз потеряв сознание.

Чародей торопливо развернул поданный гонцом свиток. Он ждал его уже два дня, пока торчал в этой мальтийской дыре, и даже начал волноваться. Да, он знал, что делал, и знал, что Элиза достаточно сильна, чтобы оправиться после потери ребёнка (ублюдка, как чародей называл его про себя), но предчувствие когтями скребло сердце – если бы не приказ, Заккерий уже давно бы вернулся в столицу.