58-я. Неизъятое - Анна Артемьева

С новорожденным сыном. Ссылка, Красноярский край, 1956

ЛИФЧИК, ВЫШИТЫЙ РЫБНОЙ КОСТОЧКОЙ В ТЮРЬМЕ

«Да какая это ткань, просто мешок. Нитки мы выдергивали из одежды, а шили и вышивали рыбной косточкой. Иголки-то не давал никто, а рыбой в калужской тюрьме кормили часто. Надо же, какой маленький… И ведь впору был! Какая же я была юная…»

ВЯЧЕСЛАВ ХАРИТОНОВ 1927, МОСКВА

В 1951 году милиционер Харитонов арестован по доносу задержанного вора. Приговор — 10 лет лагерей. Срок отбывал в Вятлаге, работал на лесоповале, лагерной электростанции, актером в культбригаде.

В 1953 году дело было закрыто «за отсутствием состава преступления».

Реабилитирован. Живет в Москве.

ЛЕСОПОВАЛ НА ВЯТЛАГЕ

Набросок Харитонова: наряд зэков ведут на лесоповале. «Идешь, голова пустая… Я истощал здорово, так что без команды головы тело отключалось. А самое главное — мысли-мысли-мысли… От них тяжелее всего».

“ Милиция вся погибла во время войны, осталась какая? «Куды? Чаво? Сойдите с толтуара».

Вызывают меня в райком: «Комсомолец? В партию собираешься вступать? Родине нужны милиционеры. Будешь работать оперуполномоченным».

Ну, что делать? Я хотел в опере петь — но пошел в милиционеры.

Через месяц мы с товарищем Витей Жустовым нарвались на уголовника, Адольфа Ивановича. Тот грабанул кого-то, чемодан украл. Виктор его допрашивает, как по книжке:

— Ты чемодан брал? Как не помнишь? Ты, наверное, и человека убьешь — не заметишь? Даже Сталина?

Ну, думаю, идиот. Обругал его. А бандит сразу накатал жалобу. Мол, Жустов протягивал пистолет и уговаривал совершить убийство Сталина. А я с ним вместе антисоветской агитацией занимался.

Даже не знаю, откуда, чего организовался этот Локчимлаг. Приехала домой в отпуск (в поселок Аджером. — Авт.) — а тут уже четыре тысячи заключенных.

* * *

Я малограмотная была, по коми-то понимала, а по-русски нет. Отец говорил: не будешь учиться — поедешь лес возить. А я и училась — и лес возила. В четвертом классе учусь — месяц еду работаю. Потом обратно в школу. Потом опять в лес. Руки поломала, ноги поломала, здоровья нет… Кости у меня стали плохие, я пошла к председателю сельсовета, сказала: я больше не могу лес тягать, все кости болят. Он сказал: ладно.

Тут в Сыктывкаре в больнице открывается сестринское отделение. Три года проучилась, четвертый в городе в доме матери и ребенка отработала. Приехала домой в отпуск — как раз лагерь построили. Вокруг все молодые (это ж до войны было), из дома в дом гуртом ходят, с гармошкой. Мне понравилось, веселей, чем в городе! Спрашиваю: возьмут меня на работу в лагерь? Взяли!

Из деревни, из других районов приходили, кто хотел работать. И многие хотели, деньги-то надо получать. А вокруг только лес — и лагерь.

* * *

Устроилась в венкабинет. Врач был Бутов, заключенный. Заключенных врачей много было, одних кремлевских шесть человек! Иванов, Нахапетов, Никульцев… Было такое время, что их всех выбросили: кого в Коми, кого дальше на север. А как выбросили? Так и выбросили, без ничего. Сейчас кто сидит: или убили, или своровали. А тогда всё честных, грамотных людей гуртом брали. Сказали что-нибудь — и все.

Мы малышами видели: по реке баржа идет, а на барже-то всё люди, всё ссыльные. Мы всегда спрашивали: зачем, куда.

Агния Зелинская во время медицинской практики. Коми, 1937

Потом ссыльные к деревням стали приходить, тряпки менять на хлеб или картошку или что-нибудь покушать…

Все какие-то… Не знаю, почему их вывозили. Но это я сейчас-то интересуюсь, а когда молодые: заключенные и заключенные. Шибко мы не интересовались. Придешь на прием, часы свои отработаешь — и уйдешь.

Боялись? А зачем бояться, мы знали, что заключенные — люди не опасные. По этим ходили, по пропускам. За зоной гуляли, приходили что-нибудь покупать в магазин. Неплохо их кормили: первое, второе, третье, молоко. Здоровые заключенные на повале работали. Хозяйство у них было, держали коров, сено косили. Просто со стрелками (охранниками. — Авт.). В лес идут — стрелок с ними. Убегали, но всех ловили. Это в Москве если выйдешь — сто улиц вокруг, сто дорог. А тут одна-единственная дорога, и с собакой ловят в момент.

Лагерные медики. Агния Зелинская — вторая слева во втором ряду. Коми, 1940-е

Мы в венкабинете только женщин лечили. Они ходят в лес, простужаются, а мы лечим. Некоторые от работы болели. Были и заразные болезни, двух с сифилисом помню. Бог его знает, может, и в лагере заразились, может, и до.

Кто болел, всех лечили, никто не умирал. Лекарств много было, все было!

В лагере мне зарплату чуть-чуть дали. Сколько, я уже и не помню, но дома-то был огород. Сеяли сами: овьёс, рожь, картошки мно-ого… До войны все свое было.

В 12 был обед. Врачи-заключенные к себе идут, мы к себе. Всегда заказывали кофе стакан и хлеб с сыром: бутербрёд, 12 копеек.

А что заключенным-то варили, мы к этому не касались.

У заключенных бочка большая стояла, в ней елки заваривали и этим заключенных поили. Хвойный напой от цинги — самое главное. А была ли цинга, не помню. Особо не было. А вот менингитом заражались много. И умирали. Не могли его лечить.