Источнику не нужно спрашивать пути - Берт Хеллингер

Родовая совесть следит за тем, чтобы род или система, которой управляет эта совесть, оставался цельным, чтобы никто не был исключен, изгнан или забыт. Если такое все же происходит, родовая совесть избирает другого члена рода для замещения исключенного. Здесь действует родовая динамика «стремление к повторению», при помощи которой делается попытка воссоздать целостность, хотя на практике это и невозможно. Это попытка компенсации, чтобы никто «не потерялся» из тех, кто принадлежит к системе.

Интересно то, что родовая совесть при этом не проводит различий между добром и злом. Моральные оценки, присущие совести личной, родовой совести неведомы. Это предморально или аморально, как ни назови. Родовая совесть оценивает, таким образом, любого члена системы как равного. В этом смысле это, конечно, большая совесть.

Родовая совесть навязывает нам ранговый порядок, которого мы не знаем или он утратил для нас смысл. Этот ранговый порядок связан со временем вхождения человека в систему. Это означает: ранее вошедшие в систему имеют преимущество перед теми, кто в ней появился позднее. То есть, если один из старших исключен, кто-то из младших будет впоследствии замещать его. Таким образом, справедливость в известном смысле будет восстановлена в отношении кого-то из старших, но не для младших. Младшие приносятся в жертву справедливости по отношению к старшим. Все другие жертвы, например, жертвы религиозного порядка, связаны с тем, что приносятся во искупление грехов старших. При этом младшие, принесенные в жертву вместо старших, становятся сами старшими по отношению к следующим. И если других членов системы путают судьбы «принесенных в жертву» или тем отказывают в уважении, исключают или предают забвению, их судьба также будет повторена потомками, что восстановит справедливость, по мнению родовой совести.

Очевидно, что та совесть, которую мы привыкли воспринимать и ощущать как личную, сложилась позже. Мы осознаем такую совесть. Она дает нам ощущение вины и невиновности. Эти противоположные чувства показывают, чего требует от нас наша совесть и насколько мы соответствуем этим требованиям. Если мы следуем велению совести, то чувствуем себя невиновными, а если нет, то чувствуем вину.

Вину и невиновность мы ощущаем в разных вариантах. Во-первых, в смысле принадлежности к определенной группе. Такая совесть следит за тем, чтобы мы оставались членами той группы, к которой принадлежим. Совесть — это в определенном смысле орган чувства, которым мы непосредственно воспринимаем, связаны мы с группой или нет.

Личную совесть можно сравнить с чувством равновесия. Это тоже в известной степени орган чувств. Следуя такому чувству, мы находимся в состоянии равновесия, а если мы не следуем ему, нас шатает. Это чувство заставляет нас восстановить равновесие и принять стабильную позу.

Тем не менее вряд ли кто-либо считает, что равновесие относится к духовным состояниям. Это физическое состояние. Оно относится к физиологии. Это нечто инстинктивное, что свойственно нашей природе и делает возможным сохранение равновесия. Состояние равновесия присуще и другим живым существам, в том числе растениям.

То же относится и к личной совести. Иногда она одухотворяется, как будто это глас Божий в нашей душе. Но это только инстинкт, при помощи которого мы можем инстинктивно же определить, относимся мы к данной группе или нет. Принадлежность зависит от нашего понимания того, что для данной группы является важным, чему должны мы соответствовать, чтобы к ней принадлежать. Так, например, для принадлежности к определенной группе мы должны принять веру этой группы. Будь то религиозная конфессия, или политические убеждения, или что-то иное. Кто принимает эту веру и соответствует ее требованиям, чувствует свою принадлежность. Он чувствует себя невиновным независимо от того, являются ли эти требования объективно уместными и разумными или нет.

Чувство вины, которое является функцией личной совести, ощущается нами как страх потерять право на принадлежность к данной группе. Это сильнейшее чувство, возможно, даже самое сильное чувство вообще. Оно вынуждает нас изменить свое поведение таким образом, чтобы вернуть свое право на принадлежность или восстановить его. Невиновность в этом смысле воспринимается как право на принадлежность. Такая невиновность есть и чувство глубочайшего счастья, и основа для плохих переплетений одновременно, поскольку из-за стремления к принадлежности мы сделаем все, и даже то, что нам вредит.

Для того чтобы мы могли развиваться, необходимо распознать личную совесть и функции вины и невиновности. Необходимо просвещение, которое разоблачит мистицизм личной совести и сделает возможным выход за ее пределы.

Личная совесть следит за равновесием «брать» и «давать», а значит, стремление к уравновешиванию — это потребность личной совести. Тот, кто дает, ожидает, что должен нечто получить. Тот, кто получает, чувствует себя обязанным дать что-то. Такая потребность в обмене способствует самому обмену в рамках определенной группы.

Вина воспринимается в контексте обязанности дать, а невиновность — как свобода от обязанности либо право требования после того, как я дал сам.

Личная совесть также играет роль в порядках, присущих совместной жизни, но в данном контексте это не так важно, я просто упоминаю об этом.

Конечно, развитие человеческого сосуществования не ограничивается развитием личной и родовой совести. Об этом свидетельствует и тот факт, что оба вида совести преследуют противоположные цели, их взаимодействие нарушено. Нарушено прежде всего потому, что мы не признаем требований родовой совести. Это выясняется только в процессе семейной расстановки. Только поняв потребности порядков этой совести, мы сможем таким образом направить ее движение, чтобы отвечать ее потребностям, не нанося при этом вреда младшим в системе. Чтобы справедливость восторжествовала не только в отношении старших, но и младших тоже.

С другой стороны, личная совесть иногда принуждает нас сделать нечто, что родовой совести противоречит. Например, она принуждает нас из любви взять на себя вину старшего (например, когда ребенок принимает на себя вину своих родителей). Но поскольку это противоречит изначальному порядку и рангу во времени, то мы по зову личной совести предпринимаем нечто, что позднее карается родовой совестью. Много несчастий происходит от противоречий обоих видов совести. Нужно понять, что как потребности личной совести, так и потребности совести родовой зачастую противостоят решению, правильному для всех и служащему счастью всех.

Если мы поймем это, то увидим, что путь к общему решению требует от нас очищения и способности перешагнуть границы как личной, так и родовой совести, но таким образом, который послужит удовлетворению потребностей и связи обоих видов совести на более высоком уровне.

Итак, движение, которое дает нам возможность избежать давления обоих видов совести, это движение души. Это значит, что если мы освободимся от давления обоих видов совести, не пренебрегая ими, но отдавая им должное на более высоком уровне, нечто приходит в движение в нас, причем это такое движение, которое ведет к решениям, выходящим далеко за рамки того, что позволяют нам и чего требуют от нас оба вида совести.