Спорим, будешь моей - Елена Тодорова

И… Блядь… Слетает…

Каким, мать вашу, другим человеком, если она – моя Вселенная? Моя!

Спешно тянусь за новой порцией. Но после шестой стопки меня стремительно размазывает.

Что я там пиздел насчет любви? Что все знаю, блядь?! Ни хрена я не знаю! Все, что думал раньше, настолько поверхностно… Несравнимо с тем, что чувствую сейчас.

Артем *Чара* Чарушин: Передай Дикарке!

Строчу Соньке. И записываю первую в жизни пьяную голосовуху.

– «Имя мое забудь? Меня забудь?» – передразниваю в микрофон Лизкин голосок. – Ты дурочка. Ты – дурочка! – выбиваю в сердцах крайне жестко. Чтобы через секунду выдохнуть уже с кардинально другими эмоциями, которые ломают голос и делают его ебуче-ласковым: – Как я, блядь, должен это сделать? Я, на хрен… Я… Я тобой живу.

Седьмая стопка и меня вырубает. Принимаю это сейчас, как освобождение. Мимолетное. Потому что, как только в мое бредовое подсознание прокрадываются сновидения, появляется Дикарка.

Семь кругов ада в действии, вашу мать…

***

Утром, конечно, легче не становится, кто бы там ни говорил, что оно мудренее ночи. Ко всему еще и башка трещит. Никогда так не нажирался. Хорошо, что втихаря. Стыдно только перед самим собой. По жизни этих охламонов – Бойку, Тоху, Жору, Филю – таскал «мертвыми». Сам всегда меру чувствовал. Не зря все, блядь, считают меня идеалом. Все, кроме Богдановой.

Сонька после моего «слива», присылает грустную рожицу.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Она отказалась слушать. Но я врубила. Так тебя жалко. Когда прода?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Я за тебя!

Не понял, что за прода только… Продолжение? Чего? Моих унижений?

Я так ничего и не придумал. Чем еще крыть? Я ей все, что мог, сказал. Как еще убеждать? Идей нет. Валить опять силой и наглостью? Не знаю. Я, блядь, потерян. Такого еще никогда не было.

Привожу себя в порядок и еду в академию. По дороге «отбиваюсь» от родственников. Конечно же, я, черт возьми, обязан отчитаться и перед отцом, и перед матерью, и перед каждой из трех, мать их, сестер! Нет, по совести, безусловно, обязан. Они ведь не из праздного любопытства наяривают. Волнуются каждый по-своему, все-таки я не свинья – обычно хоть под утро, но появляюсь дома.

– Все со мной нормально, – чеканю пять раз подряд.

Общими мантрами, и правда, какое-то облегчение чувствую. Возможно, слишком сильно трещит репа. Не хватает ресурсов сосредотачиваться на чем-то, кроме этой тупой боли. Ровно до того момента, как вижу Богданову, конечно. Тогда сердце срывается. Ломит, скрипит и упорото тащит. Болезненный кайф. Отказаться нельзя. Стирает начисто.

Отворачиваясь, пытаюсь игнорировать. Она ведь не смотрит. Но, блядь, проклятая мышца одурело топит какой-то отчаянной радостью – одна идет. Без женишка этого… На хрен, будто это что-то меняет… По сути ведь нет. Как она там сказала? Отступной не существует? Это что за контракт с дьяволом? Кровью? Взорвать бы на хуй весь этот мир!

У меня тоже какая-никакая гордость имеется. В наличии, мать вашу. Весь день успешно держусь подальше. При встрече в коридоре, конечно, пялюсь. От этой смертельной привычки не в силах отказаться… Однако трогать ее – не трогаю. Даже, когда вместе на физре оказываемся. Бомбит адски, но по виду, я уверен, хрен догадаешься.

Салют тем самым Маугли, которых я когда-то троллил, да… Такая жизнь.

– Чара, ты где, блядь? Але! – сипит Тоха, стоит на секунду отъехать и зависнуть на топчущейся за боковой линией Дикарке.

– В пизде, – шиплю тихо, но взбешено.

– Пасуй, давай, Ромео, сука… – подгоняет не менее сердито. – Будешь после игры слюни свои распускать. Заебал.

– Забыл тебя, блядь, спросить, что мне, мать твою, и когда делать, тупой членоноситель!

Что еще за баклан к ней подошел? Какого хрена?

– Сам ты тупой!

Слабо соображаю, что творю, когда дергаю Шатохина за футболку.

– Эй, вы! Тупой и еще тупее, – влетает между нами Филя. – Вообще озверели, дебилы? Еще не хватало между собой махаться! Разошлись, блядь! Я сказал, разошлись!

Агрессивно сплевываю прямо на пол спортзала и, положив на всех, удаляюсь на хрен из зала. На ор Кирилюка не оглядываюсь. Западло как-то реагировать.

– Артем!

Осознаю, что не она окликает… И все равно с какой-то долбанутой надеждой оборачиваюсь на женский голос.

Протасова, мать ее… За границами моих интересов. Впрочем, как и сотня других женских особей.

– Ты куда?

– Сливаюсь, – отбиваю коротко.

– А с тобой можно?

Я хочу к тебе прикоснуться…

© Лиза Богданова

Он ее оттолкнул. По крайней мере в тот день. Я видела, как Протасова побежала за Артемом. А потом, через пару долгих и мучительных минут, вернулась в зал крайне расстроенная.

Я почувствовала резкую вспышку боли, но вместе с тем разозлилась на Чарушина. Лучше бы он проявил к Протасовой интерес. Мука была бы сокрушительной. Возможно, она бы даже меня разрушила до основания. Но позже бы стало легче. Тогда появился бы шанс не любить его.

Моя жизнь превратилась в бесконечный кошмар. Сколько дней прошло? Не отслеживаю. В голове одно и тоже сидит. Все те же ситуации, взгляды, слова.

Идет лекция. Я присутствую, но будто под колпаком нахожусь. А вокруг ведь… Мир рушится!

Соня день ото дня капает мне на мозги, в красках описывая, какой Павел старый.

– Ему целых тридцать восемь лет! – устрашающим тоном регулярно нагоняла ужаса перед сном. – Против твоих неполных двадцати – это как два мамонта!

А мне как-то все равно. Проблема вовсе не в возрасте. Разве мне было бы легче, если бы Задорожный был молодым? Нет, не было бы. Потому что он не Чарушин.

– Наша семья в неоплатном долгу перед Задорожными, – то и дело приговаривала мама. – Но дело все же не в этом. Отец давно обещал тебя, потому что мы заботимся о твоем благополучии. Попасть в такую прекрасную семью – счастье! Они очень добрые люди. Очень!

Что я могу на это возразить? Ничего. Абсолютно.

Какие бы теории не строила Соня, моя судьба предрешена. Если я буду сопротивляться и творить глупости, сделаю лишь хуже.

Лежащий на парте смартфон вибрирует, и хоть я знаю, что это не может быть Артем, сердце тотчас срывается и, наращивая обороты, начинает отбивать в груди дикую пляску.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Лиза, можешь выйти? Мне стало плохо на паре, а медпункт закрыт.

Лиза Богданова: Где ты?

Сонечка *Солнышко* Богданова: У двери твоей аудитории.