Ниточка судьбы - Елена Гонцова

— Нет, все прекрасно, я счастлива. Но что-то меня убеждает в том, что это только остановка в пустыне.

— Знаешь что, поехали отсюда, — попросил Тульчин. — В кравцовском лабиринте ты скажешь другое. На тебя действует твоя квартира. Это в каком-то смысле твоя кожа, оболочка. Твой кошмар и твои слезы.

— Подожди немного, — грустно произнесла Вера. — У меня есть бутылка виноградного сока, который давно превратился в вино. Странная вещь, бывает же. Причем вино очень хорошее. Давай попробуем. Наверное, я берегла его для тебя.

— Здорово, — восхитился строгий Тульчин, — волшебный напиток.

— Я же говорила. А квартира на меня если и действует, то из мести. Она знает, что я к ней равнодушна с недавних пор. Может быть, с букета твоих пионов в двери. И Сычева звонила из своего Парижа. Тогда же я задумала уехать из Москвы, вообще из России. А тут такое началось. Сразу не осознаешь. Мне кажется, что после Норвегии прошел целый год, а то и много больше. Ты вовремя появился. Или даже рановато. Нет, что это я говорю! Но вот как женщина и мужчина мы любим друг друга — там, раньше, тогда. А разговариваем и думаем в другом времени.

— Поразительное свойство — все предельно запутывать, — удивился Тульчин. — Да что же из сказанного тобой следует? Вот нас двое, мы тут сидим, пьем вино, которое появилось ниоткуда, вот как мы друг для друга. А ты…

— А вот я такая, — улыбнулась Вера, внутренне содрогаясь от этого открытия. — Мы сюда ехали с какой-то определенной целью. Мой питерский наряд пора в стирку. Я надену что-нибудь другое и, может, сама сделаюсь другой.

Вера надела тот самый костюм, изысканный и строгий, который купила без определенной цели и в котором выступала в последний раз. Она не зря считала его лучшей покупкой.

Стрешнева преобразилась.

— Видишь, Алеша, я не только злобный подросток. Во мне наблюдаются другие возможности.

— Ух ты! — сказал Алексей. — Это надо осознать.

Снова затрезвонил телефонный аппарат.

— Как важная дама, теперь я могу ответить, — сказала Вера и взяла трубку.

Звонила Ключарева.

— Тебя все потеряли, — сообщила Кукла Таня с тревогой в голосе. — Я догадываюсь, что у тебя важные дела. Но спрашивают о тебе почему-то исключительно меня.

— Обо всем после, — ответила Вера. — А что у тебя?

— У меня все так странно. Леонид пропал. Звонил Осетров, спросил о тебе, артист несчастный, как будто я не догадаюсь о причине его звонка!

— И какова же причина? — Стрешнева рассмеялась. В мир явно приходит любовь, и, видимо, с этим ничего нельзя поделать.

— Думаю, ты уже догадалась, — ответила Танюша. — Нужно было связаться с какой-то, по твоему меткому выражению, абракадаброй, чтобы Осетров раз и навсегда понял, что он осел…

— Даже так? — почти не удивилась Вера. — Вот дела. Прости, я убегаю. Созвонимся позже.

Она подумала, что не сможет толком объяснить Тульчину, кто такая Кукла Таня и чем в этой жизни занимается, кто такой Осетров и почему он решил вернуться к Танечке. И следом решила, что таким же образом не сумеет объяснить, кто она сама такая и что собирается делать. Она находилась внутри только этого дня.

Это было ново и страшно.

— Праздник Изысканного Жирафа продолжается? — спросила она Алексея.

— Да, — ответил он, — однако не позвонить ли сыщику?

— Да ну, — возразила Вера. — Он знает нас лучше, чем мы сами. Сейчас он догадывается, что ты собираешься ему позвонить. Или я. Вы с ним как договорились?

— Да был разговор относительно сегодняшнего вечера. Я бы сказал, что даже очень веселый.

— Вы опять исчезнете? И явитесь в облике новых бременских музыкантов, только теперь с каким-то другим инструментом. Кравцов с волынкой, а ты с банджо, чтобы сыграть мне на прощанье.

— Почему — на прощанье? — удивился Алексей.

— Не знаю, но чувствую так и томлюсь, как говорил римский поэт Катулл. Извини, но я стала ревнивая. В этой квартире я триста лет прожила без тебя. Это действует на меня отвратительно. Я не ожидала. И, знаешь ли, я сейчас тебя начну в этом обвинять.

— В чем ты будешь меня обвинять? — спросил Тульчин, обнимая девушку.

Вера охотно обняла Алексея, одновременно стараясь увернуться и освободиться. Это произошло только потому, что ей необходимо было что-то говорить дальше. Причем все, что взбредет в голову. Она решила, что это будет «моментом истины».

— Такая вот я, — сказала она, — и поедем отсюда скорей. А то кто-нибудь явится. А тебе это будет не очень приятно. И даже более того — противно. Я ведь тут жила как хотела. Ты, наверное, догадываешься.

— Поговорим по дороге, — ответил Тульчин, мгновенно преображаясь. — Позвони Павлу на мобильник. Спроси, когда его ждать.

Вера обиделась. Но капитану немедленно позвонила. Тот ответил, чтобы возвращались в Лефортово и ни о чем не думали. Кравцов был одновременно веселый и злой, как Тульчин, которого Вера умудрилась за несколько минут вывести из равновесия.

В Лефортово они добрались на семейном «Опеле» последней модели, за рулем которого сидела мощная женщина с зелеными ногтями. Вера подумала, что готова приревновать Алексея даже к этой даме. Правда, придраться было не к чему.

«Я плохая, — думала она, глядя на пробегающий за окном стильного авто московский пейзаж. — Можно сказать, что меня и вовсе нет. Он есть, а я куда-то делась».

Но по мере приближения к Лефортову она успокоилась. Общая картина дня получалась обширная и необыкновенная. Вера могла бы чувствовать себя совершенно счастливой, если бы не смотрела на себя со стороны. Теперь она хотела видеть себя сильной, красивой, непобедимой. Впервые почувствовать себя женщиной. Это настолько поразило ее воображение, что она растерялась.

И когда в кравцовской квартире Тульчин неожиданно сказал что-то простое и важное, она не сразу поняла, о чем вообще идет речь.

— Я хочу, чтобы ты уехала со мной, — повторил Алексей.

— Куда? — рассмеялась Вера. — Куда я поеду? Нет, мне нужно закончить учебу. Я должна выиграть конкурс.

— Ты не выиграешь этот конкурс. Это исключено. Они все предусмотрели.

— Третьяков и компания?

— Ты что, не понимаешь, во что ввязалась? — изумился Тульчин. — В какое время живешь, в какой стране? Ко всему прочему, по здешней криминальной психологии, ты должна, как это называется, «делиться». Ты уже что-то выиграла, теперь должен победить другой… или другая. Какая-нибудь нежная моль из Екатеринбурга. Или этот ученик Третьякова, несостоявшийся дипломат. Мальчик должен быть пристроен к славе. Надолго, навсегда. А ты уже поглумилась над ним.

— Откуда ты знаешь? — растерялась Вера. — Ты что, следишь за мной?

— Это мне сказал сам Владимир Павлович. На днях. Пока ты была в Питере. Я предлагаю тебе уехать со мной в Кельн. Поживешь в моем доме. Я отдам тебе весь третий этаж. А там разберемся, что делать дальше. Мне предлагают оркестр в Соединенных Штатах, можно, наконец, уехать в Париж. Кстати, там твоя приятельница, Юля, которая замужем за моим другом, который вскоре будет исполнять новый фортепианный концерт под моим руководством.