Три стороны моря - Александр Борянский

Избранный Афродиты — безупречный любовник, получающий беспредельное законченное удовольствие от процесса любви, такое, что доступно только самой Афродите. Как правило, остальные смыслы этого мира для избранного лишены значения.

У одного бессмертного в один отрезок времени может быть один избранный. Это ставка.

Избранные чаще всего знамениты. Их считают великими, их имена пишут на стенах. Надо ли им завидовать? Трудно сказать… Они — инструмент. Они не бывают свободны. Но божественная энергия проходит через них, наполняя обреченную смерти жизнь непрерывной радостью существования.

И наконец последняя буква, конец всех начал — ОМЕГА. Иерархию бессмертных, их способности, количество творящей энергии — все это определяет единственная изменяющаяся величина. Назовем ее словом «рейтинг», которое сюда совершенно не подходит, как и любое другое слово. В древнейшем наречии планеты данное понятие определялось звуковым сочетанием, оно мне неоднократно снилось, но воспроизвести наяву, а тем паче записать его я не умею. Рейтинг политического деятеля — это процент отданных за него голосов к общей массе избирателей. Но тот «рейтинг», о коем идет речь здесь, учитывает также силу веры, желания, стремления голосующего. Подлинный жрец Аполлона может перевесить сотню почитателей Деметры. И наоборот… «Рейтинг» — это добровольно отданная людьми энергия молитвы. Это сумма энергии, обращенной смертными к бессмертному.

Именно рейтинг (уберем кавычки, все равно уже ясно, что слово неточно) выделяет в пантеоне главных богов — их обычно двенадцать, — заставляя других становиться зависимыми музами, нимфами и т. п. Именно рейтинг придает излишек творящей энергии, позволяя Зевсу повелевать молниями, Посейдону гнать огромные волны, а Гермесу летать по воздуху. Именно недостаток рейтинга убивает богов, открывая вакансии самым безумным смертным.

Смертный, забравшийся в святая святых, юный бог до следующей смены эпох имеет стартовый избыток энергии. Поэтому юный бог страшен. Афина была самой сильной в греческом пантеоне на момент начала Троянской войны: она была последней явившейся, наглой и дерзкой. Юный бог вторгается в сложившийся расклад сил. Он неизбежно оттянет на себя часть чужого рейтинга. Он обязательно посягнет на чужие сущности.

И цивилизация сдвинется еще чуть вперед.

Это не все буквы греческого алфавита. Значит, что-то осталось. Но даже богам не всегда хочется знать больше…

Ну что, аэд, ты отдохнул? Ты готов продолжать?

* * *

Посреди бела дня над Олимпом сверкнула молния.

— ПРИШЛО ВРЕМЯ ТЕБЕ ОТПРАВИТЬСЯ В ПУСТЫНЮ СИНАЙ.

— Я готов, Отец, — ответил Гермес.

Обычно Гермес возникал неслышно. То есть, строго говоря, не очень слышно. В физической вселенной не может совершенно отсутствовать звук, во всяком случае, если говорить о земной юдоли, посещаемой пусть даже бессмертными.

Но тот, кто всерьез размышлял о вине и женщинах, обняв сознанием голую скалу, его услышал.

Сопротивление воздуха, трепещущие крылышки на сандалиях, то ли шелест, то ли свист на грани возможностей обычного человеческого уха — и глаза сидящего открылись прежде, чем хотелось бы Гермесу.

— Хайре, Бакхус! — произнес вестник Олимпа.

— Все это очень смешно… — задумчиво отозвался объект интереса, он же временно свободный дух пустыни.

— Как-как? — переспросил Гермес, соприкасаясь с землей.

— Ты часть паутины, я не ошибаюсь?

Вечный посланник не отвечал.

— Все это смешно, мир слишком трезв.

Гермес направил жезл и твердая скала треснула.

— Мира нет, Бакхус. Есть мы.

— Я знаю… я видел… я рад, что ты навестил меня.

Гермес вздохнул спокойнее. Что ни говори, а минута была торжественней некуда.

— Я оказываю услуги бессмертным, — сказал он. — Например, общаюсь с людьми, когда необходимо. Остальные это не очень любят. Я имею в виду, в прямом контакте.

Сидящий, кажется, внимал.

— Вообще я в пантеоне самый откровенный, — продолжил Гермес, не моргнув. — Мне не за что бороться, как и Гефесту. Мы нужны, вот и все. Но Гефест никогда не сдвинется с места. Так что один я могу дать тебе совершенно бескорыстный совет, который так кстати в момент начального недоумения.

— Давай, — сказал собеседник.

— Прежде всего ты должен однозначно избрать пантеон отца нашего Зевса. Это главный совет. Если, конечно, ты не желаешь стать богом-одиночкой.

Гермес выдержал паузу.

— Одинокие боги тоже есть. Но недолго.

— Ты еще трезвее прочих… — заметил новичок.

Гермес взмахнул жезлом: трещина в скале исчезла.

— Видишь ли, я математик. Я люблю строгость суждений. Элементарный расчет показывает, что тебе выгоднее быть с нами. Привести доказательства?

— Нет.

— Тогда это будет называться аксиома. Если бы ты захотел доказательств, то мое суждение было бы теоремой. Собственно, вся разница. Потому что хоть так, хоть эдак оно верно.

— Ты меня намного старше?

— Я тебя вообще не старше. Мы живем вне времени.

— А это? — он указал вверх, где солнце поднялось уже довольно высоко.

— Это допущение. В нашем случае время стремится к бесконечности. Его все равно что нет.

Гермес начертил жезлом в воздухе огненный цилиндр, в него вписал не менее огненный шар.

— Хочешь, я расскажу тебе, как относится объем одного к другому? Это сложная задачка.

— Нет.

— Правильно. У каждого свои сущности. Тебе надо избрать пантеон — я говорю о Зевсе, — и выбрать свои сущности. Вернее, назвать. Ты их выбрал, даже если не помнишь.

— Я помню.

— Вряд ли. Возможно, осознаешь заново. Вряд ли ты все помнишь. Но не думай об этом. У тебя минимум пятьдесят лет, а не исключено, что и все сто, когда тебе нечего опасаться. Ты входишь в игру. До начала следующей эпохи есть время…

— Время, которого все равно что нет?

Гермес смахнул цилиндр вместе с шаром.

— Я собирался предложить тебе объединить усилия. Вместе мы значили бы больше.

— Если времени нет, значит спешить некуда.

— Но ты же не будешь сидеть на этой скале? Один так уже потерял вечность!

— Мне здесь нравится.

— Немудрено!

— Почему? В твоих словах противоречие…

— Где-то здесь ты впервые понял кое-что о бессмертии.

— Когда?

— Неважно. Был такой миг.