SPQR V. Сатурналии - Джон Мэддокс Робертс

– Я не уверена, что ты настолько точно судишь мужчин, насколько думаешь, но куда это нас ведет?

– Это оставляет нам курульного эдила Мурену, который доложил о смерти Гармодии, а потом якобы послал за отчетом, впоследствии исчезнувшим.

– Ты нашел Мурену?

– Нашел. Я же говорил, что сегодня я зря времени не терял.

Юлия похлопала меня по руке.

– Да, дорогой, я не хотела намекать, что ты – безответственный мальчик-переросток, который слишком много пьет. А теперь продолжай.

Я рассказал о своей беседе с Муреной на ювелирном рынке, закончив такими словами:

– А потом я вернулся на Форум, и ты меня нашла.

– Что касается политики, Мурена говорит в точности как ты, – заметила девушка.

– В том-то и проблема. Мне этот человек отчасти нравится. Но я не буду отрицать, что меня и раньше дурачили.

– Слишком многое здесь не сходится, – сказала Юлия. – Должно существовать нечто, что мы упустили.

– Без сомнения, – мрачно ответил я. – Уверен, со временем это всплывет, но именно времени-то нам и не хватает. Будет мало толку, если спустя шесть месяцев я проснусь в дырявой палатке в Галлии, в лагере, вокруг которого тысячи тысяч дикарей бьют в барабаны и гудят в рога, и закричу: «Эврика!».

– Да, толку нам от этого было бы мало, – согласилась моя невеста.

– Ты слышала что-нибудь полезное прошлой ночью?

– Возможно. После того как закончился пир и рабы ушли праздновать, мы прибрались в триклинии, и знатные дамы из разных домов стали посещать друг друга, принося подарки. Такова традиция.

– Я знаком с этим обычаем, – ответил я. – В доме моего отца нет госпожи с тех пор, как умерла моя мать, а сестры мои вышли замуж, но я помню, как все они сходились на Сатурналиях.

– Поскольку мой дядя – верховный понтифик, мы никуда не пошли. Все пришли к нам. Только семья фламина Диалиса имеет такой престиж, и почти тридцать лет не было ни одного такого фламина.

Верховный жрец Юпитера был настолько связан ритуалами и табу, что становилось все труднее найти кого-нибудь, кто захотел бы занять эту должность, какой бы престижной она ни была.

– Я знаю, почему Цезарь захотел стать верховным понтификом, – сказал я. – Его подвигла на это мать. Аурелия просто хочет, чтобы каждая женщина в Риме, даже дамы из самых высоких по рангу семейств, приходили к ней и унижались.

Юлия ударила меня кулаком в бок.

– Прекрати! Как обычно, начались сплетни. Люди свободнее высказываются во время Сатурналий, чем в другие времена. Множество сплетен касалось Клодии.

– Все предполагают, что она отравила Целера?

– Конечно. Но не только это. Похоже, общеизвестно, что она – тот ум, который стоит за восхождением ее брата к политической власти. Они неистово преданы друг другу, все это знают. И она вполне может принимать за него большинство решений.

– Меня это не удивило бы, – сказал я. – Клодий явно не самая яркая звезда на римском небосклоне.

– Поэтому, – сказала Юлия, наклоняясь ближе ко мне и принимая заговорщицкий вид, – если б кто-нибудь захотел уничтожить Клодия, не навлекая на себя ярость его черни, разве не имело бы смысл избавиться от Клодии?

– Я думал, ты придерживаешься мнения, что она виновна, – сказал я.

– Я пытаюсь думать, как ты, тупица! – Еще один удар в бок. – А теперь внимание. Отравив Целера, кто-то надеялся не только избавиться от него как от врага, но и опозорить Клодия, а возможно, полностью устранить его, сделав так, чтобы сестру, от которой тот зависит, приговорили к смерти как отравительницу. Даже если Клодий способен сам справиться со своей карьерой, позор был бы сокрушительным. Этот план вычеркивает из твоего списка нескольких подозреваемых?

– Вычеркивает, – признал я. – Если настоящей целью был Клодий, значит, кто-то хочет лишить Цезаря поддержки в Городе, пока тот будет в Галлии… – Я с подозрением взглянул на собеседницу. – Ты ведь не заварила все это, чтобы обелить своего дядю?

– Я всего лишь добиваюсь правды и справедливости, – ответила Юлия с кроткой невинностью, а потом глаза ее вдруг стали большими и тревожными. – Те люди, вон там!

Я оглянулся, ожидая увидеть убийц.

– Где? Нас кто-то преследует? Меня, я имею в виду?

Сунув руку под тунику, я схватился за рукоять кинжала. Нигде не было видно ни головорезов-северян, ни неотесанных марсов.

– Да нет же, идиот! Два старых раба вон там. Они принадлежат моей бабушке и ищут меня. – Юлия откинула покрывала и быстро поцеловала меня. – Я должна бежать обратно. Будь осторожен.

А потом она встала и ушла, завернув за угол храма.

Еще несколько минут я сидел в портике храма, наслаждаясь светом солнечного утра. Бо́льшую часть мусора после праздника подмели и вывезли на телегах, и Форум почти вернулся к своему привычному состоянию величественной красоты, от которой не отвлекала взгляд обычная бурлящая толпа. Но хотя Рим – самый красивый город, он может быть странным и опасным местом.

Я решил, что есть еще один человек, с которым я должен поговорить, хотя меня и ужасала такая перспектива. У меня не было предлога откладывать этот разговор, не считая собственной трусости. С другой стороны, я считал трусость отличным поводом избежать опасности. Она спасала мне жизнь много раз. Но время поджимало, а такой разговор давал мне слабый шанс, и им следовало воспользоваться.

Со вздохом смирения я встал со скамьи, спустился по ступеням маленького храма и пошел вокруг подножия Капитолия к Марсову полю и цирку Фламиния.

Было около полудня, когда я добрался до ларьков и палаток. Их было не так много, как три дня тому назад. Неужели и вправду прошло всего три дня? Это казалось почти невероятным. Многие продавцы избавились в праздник от всех своих товаров и вернулись домой, чтобы привезти еще; другие закончили деловой сезон и не вернутся до весны.

Я почти надеялся, что Фурии там тоже не будет. Я шел долго, и за это время мне пришлось посмотреть своему страху в лицо. Дело было не только в том, что она – прекрасная женщина, очень ловко обращающаяся с ножом (я и раньше без трепета противостоял женщинам-убийцам). Нет, мне пришлось признаться: дело в том, что она – стрига. Может, я и образованный римский аристократ, но мои корни уходят в землю Италии глубоко, как корни древнего оливкового дерева. Мои предки-крестьяне съеживались в страхе перед такими женщинами, и их кровь в моем сердце и венах оказалась сильнее смеси латинского и греческого образования в моем мозгу.

Я увидел палатку Аскилты, но прошел мимо, не взглянув на нее. Насколько я понимал, этой женщине грозила бы опасность, заговори я здесь с нею. Я испытывал тревожное, но знакомое ощущение, что за мной наблюдают из каждой палатки и из каждого ларька, мимо которых я проходил: слишком уж я отличался от здешнего люда.