Побег - Борис Кантор

Мне удалось поймать еще трех небольших окуней и нескольких чебаков, как вдруг в омут упал камень. Я оглянулся вверх и увидел загорелого длинноволосого мальчика в рваных трусах, который был намного крупнее меня.

— Ты чего это в моем омуте ловишь? — спросил он с угрозой.

— Я не знал, что это твой омут. Миша сказал, что можно ловить по всей речке.

— Какой такой Миша?

— Мой старший брат. Он настоящий рыбак. Вон там, видишь, у свинарника.

В это время Миша подходил к свинарнику за очередной бочкой. Я хотел показать мальчику, что у меня есть защита. В это время Миша увидел меня и направился в нашу сторону.

— Лови! — сказал мальчик. — У меня сейчас всё равно крючков нету.

— Давай вместе ловить, — предложил я ему. — Поочередно.

Он спустился по тропинке ко мне.

— Покажи, что поймал! — Он посмотрел в ведерко. — Ух ты!

Знатный окунь! Как ты, такой малявка, вытащил его?

В это время к нам подошел Миша.

— Привет рыбакам! — сказал он весело. — Тебя как зовут?

— Толик. Анатолий Порцев, значит. Я здесь всегда рыбачу. Только сейчас у меня крючков нет, а купить не на что.

— Ты здесь живешь? — спросил Миша.

— Да, с мамкой и сестрой. Это наш огород здесь.

— А отца нет?

— Нет. Он с войны не вернулся. Нас трое, да еще кошка.

— А леска у тебя есть?

— Плохонькая, потому и крючок оборвался.

— Приходи к нам, Толя, получишь пару крючков и леску. Мы живем около моста через лужу.

— Я знаю, вы новенькие. Я видел вас. Ваш отец очень рыжий.

— Точно! Пойдем, Володя! А то утята соскучились по тебе. А рыбу-то отдай Толе. Нам ее на всех всё равно мало, а им на троих хватит. Только ведерко не забудь принести.

— Толя, возьми пока мою удочку, — сказал я Толе.

— Нет, спасибо! Я картошку сажаю. Не до рыбалки сейчас, пришел просто посмотреть, кто ловит на моем месте. А за рыбу — спасибо! Мама придет и уху сделает. У нас кроме картошки да капусты ничего не осталось. Правда, молоко теперь есть, и куры яйца несут, но мать их продает, чтобы хлеба купить.

Я забрал утят, а Миша покатил последнюю бочку. Когда подошли к нашему двору, то увидели у моста кучу толстых обрезных досок, на которых сидели и курили два мужика. Один из них поманил нас рукой.

— Это, наверное, вам, — он указал на лежащие рядом шланги и какой-то темный от старости аппарат с длинной рукояткой. — Отец ваш прислал. Только насос этот давно не работает.

Миша с трудом перенес чугунный насос через мост к луже, потом шланги. Один был из толстой резины, а второй — брезентовый. Он подсоединил резиновый шланг к насосу и попытался качать воду из лужи. Насос скрипел, хрипел и шипел, но воду не качал. Раздосадованному Мише пришлось таскать воду из лужи ведрами и заливать в бочки.

Рабочие принялись укладывать доски на мост. Они сверлили коловоротом отверстия в досках и прибивали их огромными гвоздями. После каждой прибитой доски рабочие отдыхали, поэтому дело продвигалось медленно, но всё-таки через несколько часов мост был покрыт поперечными досками. Оставалось только уложить продольные колеи из четырех досок, но рабочие решили, что день кончился, хотя солнце стояло еще высоко. Они оставили инструмент в нашем сарае и пошли на речку купаться.

Валя и Аня после школы помогали Мише поливать грядки. Иван всё-таки пошел за лебедой и крапивой после того, как Миша провел с ним беседу, которой я не слышал. Он три раза ходил за свинарник и натаскал достаточно лебеды — дня на четыре.

Меня поставили гонять из огорода наших цыплят и чужих кур. Я стрелял в них из лука не целясь, но всё равно чуть не попал в одного цыпленка. Как раз в это время мать наблюдала за моей стрельбой. Она тотчас запретила мне стрелять и позвала цыплят. Те кинулись к ней со всех ног. Мать вывела их на улицу и повела по дороге к хомутной, роняя понемногу крошки хлеба. Так она довела их до конного двора, где разбросала оставшиеся крошки. Цыплята остались выискивать и клевать крошки и всё, что находили. Потом они всегда убегали на конный двор и приходили домой ко времени кормежки.

К мосту подошел отец, как всегда с котомкой, и осмотрел работу плотников. Судя по его лицу, она явно ему не нравилась. Потом он подошел к насосу, всё еще стоявшему у лужи, и попытался качать воду. Вода не шла. В это время подъехал дядя Коля.

— Ну, я закончил с колбой. Теперь пусть сами этим занимаются. Как ты думаешь, перепадет нам что-нибудь от начальника? — спросил он отца.

— Обещал муки подбросить к Первомаю. Посмотрим.

— А ты решил лужу осушить?

— Михаил придумал воду качать из лужи в бочки. Только насосу этому в обед сто лет. Не качает. Видно, диафрагма сгнила. Я думаю, что разбирать бесполезно — запчастей к нему не найдешь.

— Кузнецу надо отдать. Если он не отремонтирует, то можно выбросить. А вон и он — легок на помине! — махнул рукой дядя Коля и слез с лошади.

От реки через конный двор шагал с мешком за плечом широкоплечий дядя Гриша, которого дядя Коля представил мне и Мише третьего дня как главного охотника. За ним вереницей шли две лошади и собака. Когда он подошел к нам, лошади и собака встали как вкопанные. Дядя Гриша возвышался на голову над отцом и дядей Колей. Из-за его изорванного лица трудно было сказать, молодой он или старый, но клочковатая шевелюра была почти седой.

— Здорово, мужики! — сказал дядя Гриша. — О чем толковище?

— Да вот я Васильичу толкую, что если ты не отремонтируешь этот насос, то никто не отремонтирует.

— Старенький! Еще дореволюционный. Принесите завтра в кузню, я посмотрю. А сейчас мне некогда. Старуха захворала. Надо настой делать.

— А что с ней? — спросил дядя Коля.

— Прострел. Да ничего! Я настой сделаю, пропарю ее в бочке, так завтра бегать будет. Прощайте!

Дядя Гриша пошел через дорогу к своей избенке, и за ним потянулись лошади и собака. Дядя Коля рассказал, что дядя Гриша со старухой живут зимой в тайге — охотятся. Там у них есть зимовье и покос. Сено ставят для лошадей и коровы там. Весной возвращаются сюда, продают пушнину государству и работают в кузнице. Он что угодно выкует. Мастер! Кузница от его отца осталась.

— Так он колхозник или единоличник? — спросил отец.

— Как тебе сказать! Официально числится в колхозе, но он инвалид. Нарвался без ружья на медведя-шатуна, и тот его очень сильно порвал. Кости поломал, скальп снял, да и лицо сам видишь какое. Григорий всё-таки убил его ножом, но и сам едва до зимовья дополз. Если бы не его старуха, то не выжил бы. Она у нас колдунья. Она и кожу на голове пришила, и кости срастила. Всякими травами отпаивала. Если какие болезни, то к ней нужно идти, а не к докторам. Только она по-русски мало говорит. Это еще до войны случилось. Вот с тех пор дядя Гриша числится инвалидом, хотя и оглоблю руками в дугу согнет. Попивать начал и лошадей приучил водку пить. И собака водку лакает. Нельзя сказать, чтобы много, но частенько. Хороший мужик!