Лиходолье - Елена Самойлова

Я вытянулась на теплой, нагретой за день жарким июльским солнцем гальке и прикрыла глаза, ощущая себя змеей, нежащейся на скалах высокой-высокой горы. С острыми, как шассий гребень, склонами, вздымающимися так высоко над землей, что облака текут у лениво спущенного вниз кончика хвоста туманной призрачной рекой. Холодное солнце сияет так ярко, что глазам больно, небо кажется нависшим над головой фиолетовым дымчатым сводом, и создается ощущение, что весь мир состоит из бескрайней облачной реки, ледяного ветра, щекочущего бронзовую чешую, и слепящего света. Внизу остались лабиринты каменных туннелей, извилистые, неровные, будто бы червоточины, столбы золотистого сияния, проникающего через многочисленные оконца-воздуховоды, и сверкающая всеми мыслимыми и немыслимыми цветами радуга каменного сада…

Кровь, залившая каменный пол темными, остро пахнущими железом лужами, тонущие во мраке каменные деревья с мертвыми, будто бы выжженными сердцевинами…

Глаза неожиданно защипало, к горлу подкатил ледяной болезненный ком.

Дурацкая, чисто человеческая привычка – расколупывать заживающие раны…

– Эй, Змейка, ты там уснула, что ли?

Я открыла глаза и приподнялась на локте, глядя на Искру, неслышно подобравшегося ко мне по галечному берегу. Позади него по россыпи выглаженных водой белесых камушков неторопливо шел дудочник, посвежевший, раскрасневшийся после хорошей бани и одетый в чистую и просторную, явно с чужого плеча снятую одежду.

Облако тьмы, роем черных мушек кружившееся вокруг Викториана, никуда не пропало, но слегка проредилось – теперь мне были видны более привычные проблески синевы и изумрудной зелени с тонким ободком раскаленного добела огня, от которого воздух, казалось, плавился и дрожал, будто бы над горячими угольями. Злится дудочник, не на других – на себя. И кажется, уже готов к тому, чтобы постоять за свою жизнь еще раз. Вот только тьма проклятия с каждой минутой все гуще, все сильнее, как будто наступающие сумерки помогали ему окрепнуть и разрастись.

– Не уснула. – Я взялась за руку харлекина и поднялась, глядя на приближающегося змеелова.

Зря я думала, что Искра ринется в драку, едва увидит Вика у нас в горнице. Странное дело, но харлекин только презрительно фыркнул, когда обнаружил, в каком жалком состоянии находится дудочник, и мимоходом заметил, что обессиленного противника ему убивать неинтересно, после чего бесцеремонно растолкал нашего незваного гостя и потащил его в общественную баню. Не самая плохая идея, я бы сказала – по крайней мере, музыкант как-то приободрился и выглядеть стал значительно лучше, чем когда появился на пороге нашего с Искрой дома.

– Ты как? – поинтересовалась я у подошедшего Викториана, который в ответ лишь невнятно пожал плечами и поддернул рукав слишком свободной рубахи.

– Я еще жив. Такого ответа достаточно?

– Если ты планируешь пожить подольше, то нет. Что у тебя с левой рукой?

– А ты сама не видишь?

Голос у змеелова злой, едкий, как щелочь. Я поморщилась, а харлекин с трудом проглотил поднимающееся к горлу раздражение – Искра тоже не любит, когда на вопрос отвечают вопросом, а терпения у него еще меньше, чем у меня.

– Вижу, что она черная, как у нежити, но не могу понять из-за чего. Но времени у тебя все меньше, полагаю, что в лучшем случае – до наступления темноты. В свете грядущих перспектив тебе все-таки помочь или не мешать?

– Помочь. – Вик быстро, но без суетливой спешки засучил рукав и протянул мне руку запястьем вверх. – На мне метка, похожая на чернильную кляксу размером с серебряную монету. Только она постоянно чешется, как будто под кожей возится мелкое насекомое, и чем ближе к ночи, тем сильнее.

– И кто тебя так? – Я осторожно взялась за его запястье чешуйчатыми пальцами, медленно провела по едва ощутимому бугорку на коже кончиками когтей. Вик дернулся, как от удара плетью, зашипел сквозь стиснутые зубы, но руку не отнял. – Больно?

– Нет… – Глухое, с трудом проглоченное ругательство. – Щекотно.

– Я серьезно!

– Я тоже! – Вик посмотрел на меня с возмущением. – Давай я тебе за шиворот горсть живых капустных гусениц высыплю, а? И спрошу, больно ли, когда они по тебе начнут ползать.

– А будет больно? – поинтересовалась я, продолжая осторожно ощупывать крепкое запястье. Искра у меня за спиной тихонько закашлялся, а дудочник глубоко вдохнул и медленно, с легким присвистом, выдохнул.

– Если выживу, непременно продемонстрирую. Думаю, мне только спасибо скажут за освобождение капустной грядки от этих вредителей.

– Обязательно, – кивнула я, сунула руку в мешочек на поясе и достала оттуда ярко-зеленую крученую веревочку с узелками. На торопливо сплетенном амулете, помимо ромалийских воздушных узлов, болтались еще разноцветные бусинки, потрепанное птичье перо, золотой бубенец с моего браслета и оловянная пуговица, которую я тайком срезала с рубашки дудочника, пока тот беспробудно спал на лавке. – Надень на левое запястье и не снимай, пока метка не исчезнет.

– Вот так просто? – усмехнулся Викториан, забирая у меня веревочку и прокручивая ее в пальцах так, что она стала похожа на извивающегося зеленого червяка, обвешанного всяким хламом. – Надеть амулетик и носить, пока все само не отвалится?

– Если не наденешь, то голова у тебя отвалится еще до полуночи. Или еще что-нибудь ненужное, – неожиданно обиделась я. – Ты ко мне зачем пришел? Если за помощью, то делай, как тебе говорят, и не спорь.

– Так ведь я и не спорю, – устало улыбнулся змеелов, оборачивая веревочку вокруг запястья. – Я просто спросил. Поможешь узелок завязать?

– Спросил он, – пробурчала я, накрепко затягивая нитяные «хвостики» амулета. Коротковато вышло, ну да ничего. Потерпит. – А теперь рассказывай подробно, кого и как обидел и что с тобой после этого было. Время у тебя еще есть – эта веревочка тебя ненадолго скроет от проклятия, спрячет, будто под плащом-невидимкой. Когда тварь придет с наступлением ночи, она сможет тебя увидеть далеко не сразу. Чуять, возможно, будет, но плохо. Не будешь делать глупостей – до рассвета протянешь. Наверное.

– Наверное? – Вик нарочито-изумленно приподнял выгоревшую на солнце пшеничную бровь. – То есть ты сама не знаешь?

Я глубоко вздохнула, устав препираться по мелочам, и Искра молча отвесил дудочнику подзатыльник. Несильный, но Вик пошатнулся, с усилием выпрямился, а потом резко развернулся лицом к харлекину. Чистая, незамутненная злость плеснула от музыканта во все стороны, на миг почти полностью разогнав танцующую черноту.

– Еще раз ты меня тронешь…

Горло на миг свело судорогой, голосовые связки задрожали, перестраиваясь, а потом я зашипела. Низко, длинно, с присвистом, так, как никогда не смог бы зашипеть человек, – звук, как от брошенной в холодную воду заготовки из раскаленного добела металла. Викториан вздрогнул, а Искра невольно подался назад и опустился-упал на корточки, упираясь одной рукой в мелкую гальку, а вторую кладя на колено. Поза подчинения, будь она неладна…