Гала и Элюар. Счастливый соперник Сальвадора Дали - Ирина Эренбург

— Может, все же чем-нибудь менее ценным рисковать? Кисть можно новую купить, а вот твоего мальчика… Думаю, даже Джоконда не стоит таких рисков, — ответил Поль, лениво покусывая травинку.

— Интересно, а будут ли почитать Леонардо лет через сто? — задумчиво произнесла Гала. Она лежала на спине, наблюдая за плывущими в небе облаками. — Думаю, что и Леонардо да Винчи, и Рафаэль, и Достоевский останутся, как точка отсчета, как некая мера. Нужно же иметь постоянную величину, как, допустим, теорема Пифагора, закон Ньютона…

Она перевернулась на живот и, приподнявшись на руках, взяла кусочек сыра. Макс отщипнул от жареной курицы и поднес кусок к носу.

— Цыпленок не сдох? — Недолго думая, он кинул кусок белого мяса в рот и задвигал челюстями. — Нормально, ешьте, — сказал он, отламывая себе бедрышко с румяной корочкой. — Вот что я думаю, — продолжал он, жуя. — Рафаэля и Пифагора, мне кажется, тоже со временем задвинут на задворки. Двадцатый век с его мировой бойней показал, что ничего в этом мире нет ценного, кроме личной свободы. Коллектив, семья, нация — палачи. Ради чертовой национальной идеи нас с Полем загнали в окопы. Гала, ты знаешь, что в семнадцатом году и я, и Поль встретились на реке Сом? Мы были на разных берегах и друг друга чуть не перестреляли.

— Не говори так! — возмутился Поль и отбросил травинку в сторону.

— Молчу…

— Нет, ты скажи, что для тебя свобода? — вступила Гала после непродолжительной паузы. Она уже сидела, поджав под себя ноги, и пристально смотрела прямо Максу в лицо. — Мы не можем быть абсолютно свободными, ведь любовь, согласись, сама по себе уже и есть добровольное закрепощение. Я люблю, значит, я уже отдала себя во власть человека, который мне дорог, как никто и ничто другое.

— Разве мы не свободны вести себя по отношению друг к другу как угодно? Любовь — не кандалы и не цепи. Вот, допустим, мы живем на необитаемом острове. И как будто нам долго предстоит жить на этом острове. Потому что на самом деле любой художник, если он творит, он Робинзон, он добровольно отделяет себя от остального мира. Отделенность — обязательное условие для творчества. Я буду поступать согласно моему желанию. А желание — не подчиняется воле. Единственное, что меня беспокоит — если исчезает это самое желание. Если я устал… Или у меня плохое настроение… Или у меня болит живот… Или если мне кто-то делает добро и ничего не просит взамен.

— Я ничего не прошу у тебя, — сказал Поль и положил ему руку на плечо. — Поверь, если я что-то хочу тебе дать, так потому, что мне самому этого хочется. — Он протянул ему стакан, на дне которого плескалось вино. Продолжая глядеть в его глаза, Макс взял из его руки стакан, одним глотком осушил. — Мне приятно видеть, с каким удовольствием ты пьешь, ешь, говоришь. Мне приятно, когда я тебе доставляю удовольствие. Подчеркну, мне, мне самому радостно видеть, когда радуешься ты. Может, для меня видеть твое счастье — равнозначно тому, чтобы самому быть счастливым. Мне хочется делать для тебя разные вещи…

— Винцо-то было так себе, — Макс хохотнул. Ему было не по себе от яркого пронзительного взгляда Поля.

— Мы купим другую бутылку. Ты сам выберешь вино себе по вкусу, — сказал он так, будто за простой фразой стояло что-то более значительное.

— Рислинг надо пить очень холодным. Просто бутылка нагрелась, — подала голос Гала. — Макс, доешь сыр? А то он уже оплавился на солнце.

— К черту дрянную еду. — Поль схватил тарелку и швырнул ее в кусты. — Макс достоин самого лучшего.

— Я бы и от просто хорошего не отказался. Кстати, который час?

— Вечность, — сказала Гала и, согнув в коленях ноги, легла на одеяло.

— Уже четверть седьмого, — поглядев на часы, сказал Поль. — Давайте собираться домой. Роза, наверное, заждалась тебя, Макс.

— Никуда я не пойду. — Положив голову на живот Гала, Макс растянулся на одеяле. — Мне так хорошо, как, наверное, никогда не было. — Поль, ты знаешь, что твоя жена — самая лучшая в мире женщина? — сказал он, приподняв голову.

— Когда ты успел это узнать? — рассмеялся Поль и примостился рядом.

* * *

Втроем они шли под сенью мощных деревьев, наслаждаясь шелестом листвы, пением птиц и разговором. Когда лесная дорожка становилась особенно узкой, Поль пропускал вперед Макса и Гала, болтавших и шедших бок о бок. Макс и Гала двигались то быстро, и Поль едва поспевал за ними, то замедляли шаг, подчиняясь какому-то внутреннему ритму. Гала шла легко, грациозно двигая бедрами, Макс — чуть скованно, вероятно, ему приходилось подстраиваться под ритм ее шагов. Его плечи были опущены, голова чуть склонена, и светлые волосы его блестели, когда солнечные лучи падали на них в просвете между деревьями. Они остановились около осины. Опершись о ствол дерева, Гала согнула правую ногу, сняла туфельку и потрясла перед собой. Когда она снова надевала туфельку, она пошатнулась. Макс придержал ее за плечи, и этот доверительный жест взволновал Поля.

Когда они шли по территории, где располагалась гостиница, на них обращали внимание, но они шли спокойно, только Гала держалась особенно прямо, а ее бедра, может быть, чуть больше покачивались. Гала казалась счастливой, ее рука доверчиво обнимала талию Макса, и, казалось, ей нет дела до любопытных взглядов зевак. Новая волна нежности нахлынула на Поля. Прогретый за день воздух, запах листвы и начинающих увядать трав, некоторая усталость в членах от долгой прогулки наполняли его тихой радостью.

Они зашли в кафе, мимоходом поприветствовав Тристана и Мэтью, сели за отдельный столик. Не успел гарсон подойти к ним, как прямо перед ними очутилась Роза. Ее лицо полыхало, губы дрожали.

— А, привет, дорогая, — спокойно сказал Макс, как будто не замечая ее волнения. — Присядешь?

Он похлопал ладонью по сиденью стоящего рядом пустого стула.

— Я насиделась, пока тебя ждала, — сквозь зубы процедила Роза.

— Присаживайся или уходи, — невозмутимо сказал Макс и обернулся к Полю. — Ты не против жареной картошки?

— А к картошке что? — поддержал его Поль.

— Я не против судака в сметане, — наматывая на пальчик локон, протянула Гала.

— Она не против… — Роза упала на сиденье стула. Ее ноздри дрожали от еле сдерживаемого гнева. — Она не против судака в сметане. Она не против сожрать собственного мужа и закусить чужим.

— Роза, опомнись. Что ты такое говоришь? Успокойся. — Гала протянула к ней руку и только коснулась ее ладони, как Роза тут же вскочила с места.

— Не смей дотрагиваться до меня, дрянь. Мне не нужен твой муж. И ты оставь моего в покое. Слышишь?! Оставь в покое мою семью. Мерзкое создание. Ты — русская шлюха.

Замахнувшись, она ударила ее.

Гала вскрикнула. Ее щека горела, из разбитой губы потекла кровь. Она даже не пыталась ее стереть и сидела неподвижно, бледная и растерянная.

Макс вышел из-за стола.

— Мне стыдно за тебя. — Он схватил жену за руку и дернул так, что та еле удержалась на ногах. — Пошли.