Командир особого взвода - Вадим Шарапов

– Почему так? – спросил Ержан Жумагулов.

– Потому что Охотники были вынуждены действовать прямо во время общевойсковой операции, посреди ожесточенных уличных боев. В Севастополе немецкое командование сосредоточило лучшие ковены магов, отборные отряды черных альвов, город под завязку был набит заклятьями и маголовушками. Чтобы вы понимали, скажу вот что: после этих боев очертания некоторых бухт Севастополя изменились так сильно, что старые карты пришлось менять.

– Страшно… – тихо сказала Вера Федорова, обычно очень тихая и только внимательно слушавшая. – У меня бабушка тогда там всю оккупацию провела…

– Страшно, – согласилась профессор Румкорф. – Но свое дело Охотники сделали. А потом наступили будни. И тут не обошлось без кота.

– Что? – студенты подумали, что ослышались.

– Да-да, коллеги. Именно без кота. Усатого и хвостатого…

Старшина Степан Нефедов сидел на ступеньке каменной лестницы, спускающейся к самому морю, и пристально смотрел на кота.

Кот, в свою очередь, на старшину не смотрел, и вообще – всячески его игнорировал, тщательно вылизываясь. Коту не было дела до шумящего внизу моря, до чаек в небе и даже до мальчишек-рыбаков, которые устроились неподалеку, на ржавом и горелом немецком танке без башни, забрасывая в волны удочки.

Непонятно было одно – что они надеялись там поймать. Да, море в Казачьей бухте совсем недавно было вычищено, волны больше не светились неестественно-зелеными отблесками, и не шипели тихонько, набегая на гальку. Но все равно – боевые маги врага поработали «на совесть» (подумав об этом, Степан поморщился и длинно сплюнул под ноги). Здесь дралась до конца окруженная и прижатая к берегу дивизия СС, укомплектованная людьми и черными тюрингскими альвами. Ровно пополам тех и других. В плен никто не сдался, да их бы в плен и не взяли. Зато перед смертью альвские маги сделали то, что умели лучше всего. Крови было вполне достаточно, и призванный этой кровью «Гнев Тора» молотом обрушился на Казачку, размалывая в пыль камни, вздымая до низких туч столбы воды, ставшей неестественно вязкой и кислотно-жгучей, мгновенно обгладывающей живых и мертвых до костяков.

До сих пор весь берег бухты был усыпан выбеленными, раздробленными в мелкое крошево костями, и уже невозможно было разобрать, людские ли это кости, альвские ли. Кислота сожгла берега, повесила над Казачкой едкий туман, от которого экипажи бронекатеров выхаркивали легкие, а борта кораблей расползались, точно сделанные из мокрого картона.

Очистка бухты тоже забрала несколько десятков жизней – гибли отряды «чистильщиков», горели заживо колдуны альвов из клана Сорр’Най, на ходу восстанавливая рвущуюся в клочья магическую защиту. Но свое дело они сделали хорошо – не дали заразе руновязи расползтись дальше по морю.

Уже через неделю над изгрызенными кислотой берегами Казачьей появились первые чайки, громкими криками выражавшие свое недовольство тем, что никакой рыбешки, даже мелкой, не было видно в волнах.

– Вернулись, значит, – сказал пожилой боцман Разоренов с флагмана «Аскольд», нещадно дымя крепчайшим самосадом. – Это хорошо. Севастополь без чаек будто и не живой был.

– Что им жрать-то тут, Степаныч? Нет же ни черта, даже последнего краба полудохлого не осталось, – усомнился Сашка Конюхов из особого взвода.

– Это тебе что – аквариум? – глянул на него Разоренов. – Бухта же в море выходит. Значит, и рыба вернется, дай только срок. Эти гады тут не все до конца угробили. Я тебе так скажу: Казачку за просто так не взять!

Конюхов ничего тогда не сказал, а просто пожал плечами.

Степан Нефедов еще раз внимательно поглядел на кота и достал из кармана портсигар, полный «Казбека». Кот, равнодушный к табаку, продолжал вылизываться. Был он худой и серый, в матросскую полоску, как и подобает коту, проживающему не где-нибудь, а в Севастополе. Шерсть на коте была щедро припорошена сажей – видимо, полосатый шлялся где-то в лабиринте взорванных, выброшенных на берег кораблей и прочего железного лома, которого в освобожденном городе было полно. Время от времени кот останавливался и сидел неподвижно, глядя вдаль.

– Ну ладно, – задумчиво сказал старшина. Он неспешно развязал вещмешок и достал оттуда что-то завернутое в промасленную газету. Правое ухо кота еле заметно дрогнуло, но серый сохранил каменную невозмутимость.

– Кис-кис, или как там тебя, – Нефедов развернул газету и потрогал пальцем копченую рыбину весом в добрых полтора кило. – Иди сюда.

Кот еще несколько мгновений не двигался, потом встал и аккуратно подошел к Степану. Глядел он отстраненно, всей мордой демонстрируя, что, в общем-то, подошел совершенно случайно, а вовсе не за какой-то там едой, пусть даже и пахнущей до одурения вкусно. Потом кот потерся тяжелой лобастой головой об локоть Нефедова, и коротко, хрипло мяукнул.

– На, – Степан отломил у рыбины хвост и положил его перед котом. – Питайся. Из самого Архангельска, можно сказать, курьерская доставка, специально для твоего благородия.

Нефедов кота не обманывал. Жирная копченая треска и в самом деле еще недавно плавала в Белом море. Ребята из особого взвода, переброшенные сюда из-под Архангельска, где им тоже пришлось несладко, все-таки нашли время, чтобы прихватить с собой «копчушку» для командира. Сам Нефедов уже месяц питался почти одним только сухим пайком. Старшина еще сильнее отощал, хоть и не утратил крепости – жилистое тело вытерпело бы и не такое. В разоренном чудовищными по силе и ярости боями Севастополе никакой еды не было, немногочисленным оставшимся жителям помогала армия, организовавшая пункты питания. Свой усиленный паек, полагавшийся ему как Охотнику и полученный вчера, Степан тут же отдал какой-то женщине с пятью детьми, закутанными в тряпье и смотревшими на старшину голодными глазами из черных впадин на лицах.

Сейчас Нефедов потянул носом, чувствуя, как пахнет копченая треска. Улыбнулся, блеснув коронкой, и снова сказал коту:

– Питайся. Раз уж ты сумел здесь выжить, стало быть, не зря.

Кот, которого уговаривать было не нужно, уже ел – быстро, но аккуратно, придерживая рыбий хвост лапой. Однако даже при этом он ухитрился сохранить вид аристократа.

– Ладно хоть вилку с ножом не просишь, – хмыкнул Степан, глядя на то, как солидных размеров хвост превращается в дочиста обглоданный скелетик. Сам он отщипнул кусок с трескового бока, положил в рот и стал с аппетитом жевать. Потом протянул руку и погладил кота.

Серый вздрогнул, но не отскочил и когти выпускать не стал. Положив ладонь на кошачью спину, где острыми бугорками выдавались позвонки, Нефедов почувствовал, как где-то под мохнатой шкурой будто включили небольшой моторчик. Кот заурчал.

– Вот и правильно, – устало сказал старшина. – Вот и хорошо.

Усталость была почти смертельной, она давила на него, словно многопудовая гиря, избавиться от которой невозможно. Несколько недель беспрерывного поиска, ликвидации ловушек и зачистки оставшихся гнезд, где засели «кампфмагиры» и порожденные ими чудовища – эти несколько недель вымотали бы до предела любого. Вражеских магов, людей и иных, здесь было полно, как тараканов на старой кухне. В Севастополь немецкое командование стянуло все резервы, отчаянно пытаясь удержать этот город, любой ценой оставить его у себя. Когда поняли, что оставить не удастся – в ход пошли самоубийственные заклинания, сложнейшим образом сплетенные руновязи и целые сети заклятий, обращавших в пепел своих и чужих. Камень зданий плавился и разливался, как вода, застывая огромными лужами самых невероятных форм. Горел даже воздух, пробиться сквозь это обжигающее марево не могла ни пехота, ни танкисты. Смогли только Охотники – и заплатили за это сполна. Бриалл Эр’Тарсилл, Слово Черной Крови… Эта альвская магия была почти неотразимой, особенно тогда, когда ее направляла на цель ярость и ненависть смертников, которым терять было уже нечего.