Охотники за голосами - Роман Романов

Последний случай не получил сколько-нибудь общественно-значимого развития, поскольку глава районной администрации, с подачи Павла Ибрагимовича, часть денег местного ПАТП перевел частному перевозчику, что оказалось в три раза дешевле автобуса, и братьев стали подвозить к школе на такси. Общественность, уверенная в крохоборстве чиновников, возмутилась было экономией на детских автокреслах, но после публичной попытки усадить братьев в эти кресла, отказалась от дальнейшей дискуссии. В итоге, в силу испорченных отношений с завистливыми одноклассниками, резко снизившейся успеваемости и конфликтов с водителем из-за регулярно проливаемого на заднем сиденье молока от коровы Зорьки, чета Шариковых письменно попросила избавить их детей от такси. Отец семейства даже публично пообещал «набить сусала до кровавых соплей вот этими вот крестьянскими намозоленными кулаками» тем, кто затеял эту историю. При этом он громогласно рассказывал, как сам ходил в школу за десять кэмэ, благодаря чему был чемпионом области по лыжным гонкам, за что, по нынешним-то меркам, мог бы как сыр в масле кататься и получать деньжищи за олимпийские успехи. Движение «За братьев Шариковых» после экспрессивных намерений сурового крестьянина сразу же прекратило свое существование.

«Так или иначе, – думал Павел Ибрагимович, – просто так это все не рассосется, ой, не рассосется…»

Прогулка с Авдием

Был на редкость погожий осенний вечер, без ветра, дождя, без низких и давящих на здоровую психику мокрых и мрачных туч. После работы Павел Ибрагимович с наслаждением брел по старинной и тихой части Старо-Пупинска в направлении дома. В качестве высшей милости партнеру кампанию ему составил Авдий, в старомодном сюртуке и с зонтиком вместо трости. Смеркалось, говорить не хотелось вообще – так своим обаянием погрузил их в себя осенний город. До дня голосования, а значит, до окончания срока контракта была еще целая рабочая неделя. Первым не выдержал тишины Павел Ибрагимович.

– Как чудесно вокруг! – сказал он, глубоко вдыхая экологически чистый воздух провинции – и это чудо создано Богом и людьми совместно.

Он остановился и задрал голову на купола древней церквушки. Ее силуэт в последних лучах заката казался произведением кого угодно, только не жителей Старо-Пупинска с их вечным, при всех властях и во все времена, ворчанием, неустроенностью, жалобами, наветами, жадностью, выгодой, вороватостью и пьянством. Павел Ибрагимович пояснил свою мысль не отреагировавшему на его первую реплику Авдию:

– Ну, другие ведь раньше люди были, не то что мы! Глянь вон, старая башня, наши предки ее строили, сражались в ней, а сейчас там сортир и ходить страшно – темнота.

– Раньше еще страшней было, – отозвался, демонстративно зевая Авдий – в двадцатом веке там писали комсомольцы, потому как в ближайшем клубе рабочей молодежи «Ударник» сортир вечно не работал. В девятнадцатом веке прямо внутри устраивали пикники на французский манер и тоже писали, потому как общественных сортиров не было в принципе, а во всех близлежащих нужниках у частных домов держали московских сторожевых. В восемнадцатом веке здесь еще стояла рота гренадер, чудо-богатырей суворовских, которых как поставили до проезда «Ампиратрицы Катеринушки», так и забыли снять. Эти молодцы во-о-он у того входа назначали свидания мещанским дочкам, которых, не долго думая, прямо в башне и склоняли к замужеству. А днем без всякого зазрения совести перед историей памятника фортификационной доблести, старо-пупинцы потихоньку растаскивали на хозяйственные нужды башенный камень. Да и когда строили сей шедевр, – после паузы не спеша продолжил Авдий – в стародавние времена здесь такие страсти кипели, что не приведи Господь узнать об этом местным экскурсоводам. То смертным боем дрались при подсчетах свозимых черными людишками камней, то ловили на производственном браке, когда солому с мусором вместо камней внутрь стены забивали, то «лутшие люди» смуту творили за то, что подати на строительство башни ложились на их бизнес непомерным бременем. И «плач стоял по всей земле старо-пупинской ровно три дни и три ноченьки». Впрочем, Паша, если сможешь, думай про старую Башню и славное прошлое как обычно, так жить легче…

Павел Ибрагимович почему-то верил всем фактам, изложенным Авдием, но настроение от этого нисколько не ухудшилось. Он подумал, что даже башня, которую, как товарную девку, дергают последние лет тридцать общественники-культурологи, демократы, патриоты и чиновники в целях политической борьбы за голоса избирателей, бюджеты и просто из человеческого тщеславия – даже башня – мудро не обращает внимания на суету вокруг себя, а любуется осенним закатом.

Павел Ибрагимович посмотрел внимательно на Авдия и с улыбкой сказал:

– Авдий, ты просто не любишь людей! Совсем не любишь, ты со своей циничной проницательностью видишь в нас только плохое, и в чиновниках, и в обывателях, и в бизнесменах, и в работниках культуры!

В это время, пошатываясь и приговаривая слегка заплетающимся языком: «Пятница-развратница, папка дожидаица, бегом, Петька, домой, домо-о-ой!» – с боковой дорожки перед философствующими чиновниками вырулила дама с ребенком. Вполне прилично одетая, с сигаретой в одной руке и детской ручонкой в другой она вела наспех, но со вкусом одетого малыша лет четырех-пяти. Видимо, не удовлетворившись скоростью ребенка, она сделала подряд три затяжки, швырнула бычок под ноги, взяла мальчонку на руки, крепко поцеловав его прямо в губы, и молодой, слегка пьяной рысью, заспешила по дорожке. Видимо, домой.

– Вот коза! – заявил Павел Ибрагимович – я б своей Алевтине за такое так вставил бы! Чему эта мамаша ребенка научит? Мусорить, пить, курить? А ведь потом будет приходить к нашему брату чиновнику, жаловаться на низкую зарплату, отсутствие льготных лекарств для детей и, главное, без зазрения совести кричать о мусоре, бардаке и зажравшейся власти! Вот где нужна административная комиссия, в конце концов, с поличным брать, и в газеты!

Павел Ибрагимович, вновь стал чиновником, забыл об осени и закате и искренне расстроился за своих коллег и типичных земляков-обывателей. Авдий только ухмылялся, слушая его, а под конец вздохнул и сказал:

– За что вас любить? Это вы не любите людей, то есть друг друга. Вы любите только то, что далеко от вас, как мифическая башня с благородными предками или осеннее солнце на закате. Эта мамаша – Кривцова Евдокия Петровна 1985 года рождения, как ни странно, та самая продавщица, что полгода назад на Юрьевской стороне трех детишек из пожара вытащила, потом в больнице с ожогами лежала. И в газетах она уже была, только, естественно, с вашим мэром в обнимку, и заголовок там был «Простая нравственность простых горожан». Людей я не люблю, ты прав, – продолжал слегка обижено ворчать Авдий, – чего мне вас любить-то, вы сами друг друга сначала полюбите, а потом мне говорите «не люблю!», нет у меня такой задачи, нету…

Апостол для Аппарата

Наливая и подавая кефир для Авдия, Павел Ибрагимович спросил:

– Слушай, все-таки терзает мне душу этот Чин. Я его вроде понял – и про детище его, и про тайну Аппарата в истории, но чего он так на русских-то? Чего ради ты с нами, русскими, «зря связался»? Сдается мне, что ты не успеешь дойти до этого в своей Истории. Контракт у нас с тобой закончится, а я останусь с твоим делами в Администрации, да еще и с неоконченной Историей! Пожалуйста, Авдий, расскажи, а? Я так думаю, что после Христа Аппарат не погиб, а наоборот, развился, да?