Девять месяцев, или "Комедия женских положений" - Татьяна Соломатина

Что? Она же на пять лет старше? Ой, я вас умоляю!

С кафедры Орлов уволился. Слишком много времени отнимала работа в фирме, да и не стоила кафедральная игра свеч. Выше доцента не прыгнешь, хоть самый длинный шест разыщи, слишком уж крутой университет. Да и удовольствие ниже среднего. Азарт бизнеса оказался увлекательнее азарта научного. Да и ценят в живом деле личные качества чаще и выше, чем посреди академических аудиторий.

Таким образом Олег Орлов стал свободнее, а его патронесса стала последовательно реализовывать свой план.

То: «Олег, давайте пообедаем вместе». Он с радостью. Сидит, жуёт и, не затыкаясь, болтает о текущем проекте или текущей же «любви всей жизни», частенько вперемешку, но сперва о проекте. Лариса Александровна слушает, кофеёк попивает и советы мудрые даёт. И на предмет проекта, и на предмет любви, частенько вперемешку, но в основном о любви, находя где достоинства, где недостатки – в общем, объективность, объективность и ещё раз объективность!

То: «Олег, у меня билет лишний в театр, подруга заболела, пойдёмте». Какой же джентльмен шефиню в театр не сопроводит? Зачем цветы принёс?.. Ну, Лариса Александровна, я же всё-таки мужчина. Театр... «Уже синеет вечер синий, пора нам в оперу скорей, там упоительный Россини...»[9]Я подумал, вам будет приятно. Вам приятно?! Я очень рад! И мне приятно, что вам приятно. Чудесная, чудесная постановка! Мне всегда нравилась именно эта версия. Вы знаете, Лариса Александровна, что декорации эти выполнены Ильёй Глазуновым?.. Перестаньте, какая там эрудиция. Так, нахватался по верхам. Вы настаиваете, что эрудиция? Ну, я не могу спорить с вами, эрудит так эрудит. Как скажете!.. Нет-нет, что вы! Какая начальница? Сегодня вечером вы совершенно очаровательная женщина! Вам очень идёт это платье! Как жаль, что у нас в офисе такой строгий дресс-код! У вас очень красивая спина. Нет, ну что вы! Не только спина. И волосы у вас чудесные. Такие густые и гладкие!.. И улыбка. И губы. Вся скульптура черт лица!.. Позвольте, я вас провожу... Вы хотите прогуляться по набережной? С удовольствием!!! Такой прекрасный вечер. Позвольте, я вас всё-таки провожу!.. На чашку кофе? А можно? Да-да, вы сами приглашаете. Но вы не подумайте, что я...

Ха! Это был перспективный план, а не план на одноразовый секс. Так что Олег попил кофе – и был вежливо отправлен восвояси, хотя уже успел себе намечтать сегодняшний вечер, и дома, по горячим следам, написал сублимирующий стишок. Что-то типа «вечер-плечи, спина-луна, и я один, и ты одна, с тобой и кофе аромат эякуляции стократ приятней. Тем ты и занятней, чем юной девы тонкий стан, парам-парам, Олег – баран!». Надо признать, Орлов был достаточно самоироничен, не отнять. И разве есть хоть один мало-мальски разумный человек, который не относился бы с иронией в первую очередь к самому себе?

И вот уже он сам, краснея, приглашает Ларису Александровну в ресторан... Не откажусь, конечно же! Олег, вы очень интересный собеседник и элегантный спутник. Почему я должна отказываться от приглашения сходить с вами в ресторан? Я так давно не была в ресторане... с мужчиной. С красивым мужчиной...

А то и: «Олег, через неделю мы едем в командировку в Краснодар. Два дня работаем, день – на море. Люди мы, в конце концов, или агрегаты? Подготовьте все необходимые материалы по региону».

Полагаю, автору не стоит продолжать детализацию. Понятно, что случилось то, что должно было случиться. Кекс, секс и переход на «ты».

Перезнакомились с братьями, рассказали друг другу о себе всё, что можно. Съехались. Решили, что квартиру можно уже и купить. На имя Ларисы Александровны! Орлов сам настоял. Купить – и только потом оформить отношения. Он не альфонс! (Олег Орлов действительно вовсе не был альфонсом, а самым что ни на есть благородным мужем.) Известие о беременности он воспринял с радостью и немедля потащил (сам-сам!!!) мадемуазель Пичугину в ЗАГС подавать заявление на регистрацию брака.

Так что спустя полгода после своего тридцатилетия Лариса Александровна, находясь на четырнадцатой неделе нормально протекающей беременности, стала мадам Орловой. И тут же встала на учёт в самую обыкновенную женскую консультацию, прикреплённую к тому самому родильному дому, где трудилась Софья Константиновна Заруцкая.

Хорошо писателям.

Лёгким росчерком пера, или не менее лёгкой пробежкой по клавиатуре – хотя это и не так романтично – они могут завернуть пространство в воронку и слить туда время за весь предыдущий хронологический «этаж». Никому не доставив неудобств. Включая соседей снизу. Потому что нет у нас никаких временных соседей снизу. А только подвалы памяти, культурные слои археологии и скелеты некультурных динозавров. А что ниже нас происходит в современности – никому неизвестно. Вот вы хоть раз задумывались о ядре своей планеты? Нет, не о его диаметре, помогающем сотруднице планетария уездной звёздной системы определить ваши координаты в Центуре и номер галактики в Спирали. А о том, что оно такое – ядро нашей планеты? Да-да, в школе учили, что там что-то очень горячее и жидкое. Предположительно. Теоретически. А кто туда добирался практически? Жюль Верн вон вообще редко когда со стула вставал, как и любой успешный писатель. Так что оно такое, ядро нашей планеты? Ядерный реактор? Маленькое солнце? Наше солнце или чьё-то солнце? И если наше, то почему мы ничего о нём не знаем? Впрочем, о «нашем» Солнце мы тоже знаем не так уж и много. А если не наше, то чьё? И знают ли они о нём хоть что-то? И как отличить верхний этаж от нижнего, если Земля круглая и вращается вокруг Солнца, и, значит, подвальные помещения Мельбурнского оперного театра с определённой периодичностью становятся выше смотровой площадки Эмпайр Стейт Билдинг. И что такое время, если его никто не видел, не осязал и не обонял, но мы все соотносим себя с ним и подсчитываем «сколько осталось», после того как «время ушло» или «время пришло», а уйти или прийти может только то, что имеет хотя бы ножки. Или распространяется, как волна, или характеризуется, как вещество... Короче, нет ножек – нет времени! И баста!

Лёгкой пробежкой по клавиатуре (ну вот, опять! – видимо, со временем это станет архаикой и будет восприниматься очередными людьми так же возвышенно, как воспринимается нами словосочетание «лёгким росчерком пера») я завершу этот бессмысленный псевдофилософский экзерсис. К чему мышам философия? А мы – мыши. Натурально, мыши и есть. Толстые глупые полёвки на бескрайнем поле Неведомого. И лучшее, что может делать любая полёвка, – собирать крохи с этого поля и нести в норку, чтобы разжевать и проглотить потом, если сразу всё впихнуть в себя не в состоянии. А не мечтать о расщеплении крупиц Неведомого до полного и окончательного Откровения о диетическом питании мышей. И не говорите, что «это – не жизнь!». Жизнь! И она, в отличие от времени, никуда не идёт. Просто всегда есть. С нами или без нас...

Вот к жизни и вернёмся.

К жизни Софьи Константиновны Заруцкой. Можно было бы написать «к жизни и работе», но поскольку всё включает в себя «всё», то разделять глупо. Уж если расщеплять до полной и окончательной подробности, как делают это славные физики во всяких Дубнах и Арзамасах-16, то пришлось бы писать «вернёмся к еде Софьи Константиновны Заруцкой» или «вернёмся к утреннему туалету Софьи Константиновны Заруцкой» и так далее. И это бы всех – и читателей, и уж тем более читателей-критиков – стало бы страшно раздражать. Они написали бы, что «произведение перегружено бессмысленным балластом слов, пестрит ненужной детализацией и утрачивает целостность». И были бы правы. Но кто скажет, что работы физиков-ядерщиков бессмысленны, а? То-то же и оно! А где логика? Почему тщательное перемалывание в одном случае вызывает недоумение, а в другом – схожем, подобном – восхищение и надежду (и огромные бюджетные затраты, не сопоставимые и близко с совокупными гонорарами всех писателей, включая Нобелевских лауреатов, за последние сто человеко-лет). Ну, раздолбает кто-то ещё один супер-квази-альфа-бета-гамма-хрю элементарнейшую из элементарных частиц до основания оснований самих основ. И что?! А там опять ещё одно Солнце! И оперный театр, похожий на очищенный фуд-дизайнером манго, стоит вверх ногами, и его подвал, освещаемый светилом, вознёсся выше разведённого в ночи Литейного моста...