Ритуал тьмы - Кристоф Хардебуш

Кардинал делла Дженга сидел прямо под этой фреской на напоминавшем трон кресле, поднятом на пьедестал. Хотя слева и справа от него оставались два свободных места, Жиана осталась стоять. Взгляд кардинала казался добродушным, но девушка знала, что за напускным радушием скрывается острый ум, направленный на воплощение замысла Господнего на земле.

Ее посох царапнул мрамор. Жиана ждала, когда же начнется аудиенция.

В этом роскошном зале собрались лишь посвященные, но девушка не могла преодолеть свою недоверчивость. Здесь были высшие чины церкви и мелкие сошки из курий, но их всех объединяло одно желание — уничтожить безбожность нового времени, противопоставить ей преданность Господу. И конечно же, всех присутствующих объединяла дружба с кардиналом делла Дженга, которому многие из них были обязаны своими должностями. И хотя в этом зале могли собраться только единомышленники, Жиана чувствовала, что не может им доверять. Дело было не только в политике Папского Престола и интригах. Жиана видела всю греховность, все тайные желания этих людей. В этом зале она была единственной женщиной и понимала, что ее недоверие взаимно. Многим не нравилось, что кардинал ввел ее в свой круг, даже просил ее совета и поручал ей весьма ответственные задания. Но никто из них не подозревал, кем она была на самом деле и с какими ужасами ей довелось столкнуться.

— Просто обвинять во всех бедах других, — говорил кардинал, и, как всегда, все ему внимали. — Но ведь и мы утратили былое рвение. Даже в рядах церкви заметна недопустимая терпимость, есть среди нас слишком много тех, кто жаждет реформ. Люди не понимают, что церковь должна выполнять свою миссию неукоснительно и безоговорочно.

В зале одобрительно забормотали. Каждый из присутствующих думал так же, как и кардинал. Унижение святой матери-церкви Наполеоном Бонапартом, заточение Папы, лишение власти, выставление на посмешище на глазах у всего мира — все это не давало им покоя.

— Пий VII — святой человек, которому пришлось многое вынести. И плен, и принуждение, и насмешки. Его поступки на то время были достойны уважения. Корсиканец сам надел корону, а церковь слишком ослабела и не смогла предотвратить этот позор. Папа голодает в знак протеста! Такое сложно себе даже представить. — Кардинал оглянулся. На его лице явственно читалось возмущение. — Но в последнее время Пий VII действует слишком мягко. Предоставить убежище семье Наполеона… Как добрые христиане, мы должны прощать, но сейчас церковь должна проявить силу. Да, мы должны проявить решимость!

Кто-то в зале сказал «да», другие просто кивнули. Делла Дженга призвал собравшихся к воплощению общей цели, и вскоре собрание завершилось. После этого почти каждый из присутствующих подошел к кардиналу, чтобы обсудить частные вопросы. В конце концов в зале остались только Жиана и делла Дженга. Кардинал устало провел ладонью по лицу.

— Как продвигаются твои дела, дитя мое?

— Мы связались с язычниками, как и планировали. Это оказалось сложнее, чем мы полагали, но в конечном итоге все устремления этих людей сводятся к одному — жадность. Мы сумеем добиться удовлетворительного решения нашей проблемы.

— А второе задание?

— Мы набрали новичков, Ваше Высокопреосвященство. Приходится считаться с потерями, но это лучшее, на, что мы способны. Кто-то воспользовался моментом нашей слабости и сплел сеть, в которую попадает все больше верующих. Мы еще не знаем, кто за этим стоит, но собираемся как можно скорее разрушить ее, чтобы показать, что церковь не дремлет!

— Хорошо. Я на тебя рассчитываю.

После этого Жиана удалилась. Кардинал был прав в том, что церковь стала слишком мягкой, слишком дипломатичной, слишком толерантной. Таким людям, как Жиана, приходилось прятаться, выполняя свою работу втайне. «Да, это грязное дело, но кто-то должен этим заниматься. Нам приходится марать руки, и нет возможности вновь оставаться невинными. Наши враги не успокоятся, они не признают никаких правил, они само Зло».

Им не хватало поддержки своих же собратьев.

Закрывая дверь, Жиана покосилась на кардинала. Его грехом была гордыня, и жажда власти давно укоренилась в его душе.

Хромая по роскошному коридору, Жиана подумала, что теперь знает, как поступить.

Париж, 1818 год

По дороге назад они оба молчали. Никколо не мог отвлечься от своих мыслей, а Эсмеральда, казалось, была не в настроении говорить. А может быть, она просто поняла, что Никколо сейчас не хочет никаких разговоров.

Покидая дом монсеньора, Никколо все больше понимал, насколько бессмысленны все его потуги прошлых месяцев. Он так углубился в это дело, вцепился в него зубами, словно и вправду был волком, и при этом, казалось, забыл, что у него нет для расследования оснований. Его друзья-англичане разъехались по миру, оставив виллу Диодати позади, и только Никколо никак не мог забыть те странные дни и ночи, настолько изменившие всю его жизнь. Изменившие его самого. Не было никакой загадки, никакого заговора, никаких тайных знаний. Жизнь шла своим чередом, а Никколо сам себе напоминал пса, пытающегося поймать собственный хвост.

Этот монсеньор не знал ничего особенного. Еще один след на песке. Пришло время прекратить поиски правды и вернуться домой. Его мечты разбились, он стал одиноким… Вспомнив о встрече с Валентиной, Никколо невольно вздохнул. Он покосился на Эсмеральду, и девушка ответила ему загадочной улыбкой.

— Ты разочарован, да? — спросила она. — Ты ожидал чего- то большего от встречи с этим стариком?

— Чего-то большего, чем пустая болтовня о дьяволе, ты имеешь в виду? Да, действительно, я ожидал чего-то большего.

— Некоторые тайны лучше не ворошить. Не всякие знания могут сделать нас счастливыми. — Эсмеральда смотрела на него из-под полуопущенных век.

— Это такие советы ты обычно даешь своим клиентам? — фыркнул он.

Хотя в словах Никколо чувствовалась злость, девушка тихо рассмеялась.

— Да, если мне за это неплохо платят. Но тебе повезло, тебе я дала совет бесплатно.

Почему-то ее хриплый смех показался Никколо заразительным. Он чувствовал себя жалким дураком, проделавшим такое путешествие только для того, чтобы узнать, что все это время он топтался на месте. Но в то же время в глубине души юноша и сам смеялся над собой.

— Я хочу у тебя еще кое-что спросить, — начал Никколо, когда Эсмеральда отсмеялась. — Когда я пришел к тебе, ты не стала разыгрывать передо мной свою роль гадалки. Но почему? Откуда ты знала, что я пришел к тебе вовсе не из-за твоего дара прорицательницы?

— Все дело в магии, — невозмутимо ответила девушка. — У тебя особая аура, которую легко распознать, если умеешь, и таким людям не гадают по руке или картам.

Никколо удивленно посмотрел на нее, но Эсмеральда говорила совершенно серьезно.

— Ты хочешь сказать, что и вправду обладаешь магическим даром? Настоящей магией?

Пододвинувшись вперед на сиденье, девушка наклонилась, так что ее лицо оказалось прямо перед глазами Вивиани. Юноша почувствовал запах ее духов — тяжелый цветочный аромат. Губы Эсмеральды раздвинулись в улыбке.