Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

него специфически интеллигентскую среду, он встал на путь несомненного авантюризма. По всем своим ухваткам, наклонностям и складу ума это социалист-революционер, хотя он называет себя соц.-дем. и уверяет, что был таким еще во время образования “Общества фабрично-заводских рабочих”. Ни о чем другом, кроме бомб, оружейных складов и т.п., теперь не думает. Есть в его фигуре что-то такое, что не внушает к себе доверия, хотя глаза у него симпатичные, хорошие … Человек он, несомненно, наблюдательный, умеет узнавать людей и знает психологию массы. Кроме того, он хитер, себе на уме и прошел школу дипломатического искусства (правда, довольно элементарную, поскольку оно нужно было ему в борьбе с полицией)»[621]. На редкость точная характеристика мелкого авантюриста и честолюбца, по воле случая вынесенного на гребень истории. О связях Гапона с полицией автор этих воспоминаний в момент встречи с ним знать, конечно, не мог.

Не обошли вниманием Гапона и деятели заграничного российского политического розыска. Сразу после его появления в Женеве Ратаев сообщил директору Департамента полиции о данном им поручении своей агентуре сблизиться с Гапоном и вскоре с удовлетворением констатировал, что «объект» находится в сфере ее (агентуры) «влияния и связей»[622].

Целью новой конференции, которую замыслили Акаси и компания, должна была стать разработка планов об увеличении интенсивности революционного движения к лету 1905 г. Именно так сформулировал задачу сам японский полковник[623]. Таким образом, вопрос о созыве новой конференции, на этот раз – от имени Гапона, был решен без всякого его участия и возможно даже до его появления за границей. Вскоре через третьих лиц некий «японский представитель в Париже» (почти наверняка это был Акаси) передал Гапону 50 тыс. рублей на проведение конференции. Как показали дальнейшие события, имя популярного в России священника, учитывая опыт парижской встречи 1904 г., организаторы конференции хотели использовать, во-первых, для того, чтобы обеспечить представительство на ней всех революционных организаций, а, во-вторых, дабы придать ее решениям дополнительный вес. В ходе подготовительных работ по ее созыву имя Гапона в «своем» кругу вообще не считалось нужным упоминать.

Январские 1905 г. события в Петербурге вызвали оживление и пробудили большие надежды революционеров; начался массовый отъезд эмигрантов в Россию. В условиях, когда и без того формальный «парижский блок» прекратил свое существование, а стремительное развитие революционного движения настоятельно требовало объединения всех революционных партий, созыв новой конференции вновь встал на повестку дня. Основой для объединения революционных сил могла стать непосредственная подготовка к вооруженному восстанию, вопрос о котором буквально носился в воздухе. Призыв к нему стал основным тактическим лозунгом эсеров. Так, в одном из февральских 1905 г. номеров центрального органа этой партии эсерам предлагалось отбросить «сомнения и предубеждения против всяких боевых средств» и немедленно использовать все виды борьбы с правительством: от массовых выступлений с оружием в руках до «партизанско-террористической» борьбы «по всей линии» включительно[624]. «Немедленное вооружение рабочих и всех граждан вообще, подготовка и организация революционных сил для уничтожения правительственных властей и учреждений – вот та практическая основа, на которой могут и должны соединиться для общего удара все и всякие революционеры», – писал Ленин на третий день после «кровавого воскресенья»[625]. На очередь встала проблема практического вооружения участников революции. Даже лидеры меньшевиков, которых невозможно обвинить в излишнем «вспышкопускательстве» и безоглядном «боевизме», инструктируя отъезжающих на родину, в качестве первостепенной ставили задачу «вооружать организованных рабочих», видя свою собственную функцию в том, чтобы «озаботиться» доставкой оружия в Россию[626].

На почве практической подготовки вооруженного восстания началось сближение большевистской фракции РСДРП с партией эсеров. Именно этой проблеме была посвящена беседа Ленина с Гапоном, состоявшаяся во время их знакомства в середине февраля 1905 г. В статье «О боевом соглашении для восстания», написанной сразу после этой встречи, Ленин «с удовольствием» перепечатал гапоново «Открытое письмо к социалистическим партиям», призвавшего эти партии «немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооруженного восстания против царизма». Сам он также высказался здесь за «скорейшее осуществление» «боевого единения социал-демократической партии с партией революционно-демократической, с партией соц.-рев.», находя его «возможным, полезным и необходимым»[627]. В этой же связи следует отметить кардинальное отличие оценок партии эсеров, прозвучавших на II (общепартийном) и III (чисто большевистском по составу делегатов) съездах РСДРП, состоявшихся, соответственно, летом 1903 г. и весной 1905 г. В резолюции 1903 г. эсеры характеризовались как «буржуазно-демократическая фракция», чья деятельность вредна даже «для общедемократической борьбы против абсолютизма»[628]. В документе же 1905 г. речь о них шла уже как о «крайнем левом крыле мелкобуржуазной демократии», с которым возможны «практические соглашения»[629].

По свидетельству А.В. Луначарского, при последующих встречах с Лениным Гапон «толковал о необходимости перебросить в Петербург контрабандой значительное количество оружия и о том, что они с [эсером] Рутенбергом будто что-то в этом направлении подготовили»[630]. Ленин настолько воодушевился этой затеей, что, со своей стороны, написал план «Боевого соглашения для восстания и образования Боевого комитета». Судя по его сохранившемуся наброску, в плане были конкретизированы цели и принципы деятельности объединенной межпартийной организации, призванной руководить подготовкой и проведением массового вооруженного антиправительственного выступления[631]. Близость тактических воззрений Ленина и Гапона была подкреплена их возникшей взаимной симпатией. Гапон, которого Ленин еще в начале февраля честил «рыжим уродом», к весне 1905 г. превратился в его глазах в «преданного революции, инициативного и умного», хотя, конечно, лишенного «выдержанного революционного миросозерцания», человека[632]. Гапон же, за глаза называвший лидеров социалистических партий «узколобыми болтунами», делал исключение только для Ленина, своего сверстника, которого почитал как человека «хорошего и умного»[633].

Вопрос о сближении с большевиками деятельно обсуждался и в эсеровской среде. В марте 1905 г. по заданию Рубановича и М.А. Натансона в Ниццу к Гоцу «для переговоров с ним о соединении с социал-демократами» специально выезжал Азеф[634].

Эти объединительные тенденции были своевременно и с нескрываемым беспокойством отмечены органами российского политического розыска. «Вопрос о слиянии партии эсеров с социал-демократами для совместных террористических действий, – сообщал заведующий Заграничной агентурой в Департамент полиции в середине марта 1905 г., – подвигается быстрыми шагами вперед … Положение становится день ото дня серьезнее и опаснее»[635]. К этому сообщению Ратаева следует лишь добавить, что террористическим направление будущей совместной деятельности представляли себе эсеры и Гапон. С точки зрения Ленина, задачей соединенных действий следовать поставить «непосредственное и фактическое слияние терроризма с восстанием массы»[636].

В феврале – марте 1905 г. подлинные инициаторы созыва новой межпартийной конференции развернули работу по ее подготовке. Душой всего дела вновь выступил Циллиакус. «На днях в Лондон, – доносил в марте 1905 г. Ратаев, – приезжал известный финляндский агитатор Кони Циллиакус, куда вызывал для свидания