Испытание на зрелость - Зора Беракова

Это было так давно, что даже не верится. Ясное беспечное детство, цветущие луга, межи, запах ромашек и чебреца… Первая любовь…

— Марженка, — нежно шепчет молодой гестаповец, чешский агент, — вы красивы, мне вас очень жаль. Не будьте упрямой, будьте умной, и все для вас кончится хорошо.

«Обещайте, приказывайте, угрожайте, я не стану предателем!» — повторяет Марушка про себя снова и снова. Когда они ехали вокруг Кутна-Горы, Марушка увидела здание областного суда, где Гавличек был осужден девяносто лет назад.

— «Как можно поверить, что я могу продать свою Марженку! — пропел чешский агент ей на ухо арию из оперы «Проданная невеста» и многозначительно прижал свое колено к ее ноге. — Марженку свою, ангела своего!»

Марушка неподвижно смотрит в окно машины и про себя цитирует стихи любимого поэта, чтобы не слышать назойливого соседа:

Ах, земля прекрасная, земля любимая,

Колыбель моя и могила моя, родина моя,

Отчизна единственная, в наследство полученная,

Еду по той земле, земле единственной!

А гестаповский лимузин уже проезжает через Колин.

Земля прекрасная, земля любимая, которую мы хотели сделать еще прекрасней, еще любимей. А пока…

Камера в тюрьме на Панкраце, серая и холодная, допросы у комиссара Фридриха, оскорбления, удары.

Так встречала Марушка рождественский сочельник 1941 года. Это был первый сочельник, встречаемый ею в одиночестве. Держа в одной руке кусок посоленного хлеба, а в другой — веточку рождественской елки, которую нашла в коридоре, возвращаясь в камеру, она вспоминала о всех прежних праздничных рождественских вечерах, о подарках и ночных гуляниях… И внутренне собралась с силами, чтобы не расстраивать себя воспоминаниями о прошлом и заставить думать о счастливом и веселом будущем.

Последний декабрьский день подкрался незаметно, как преступник.

Люди встречают Новый год без радостей, сохраняя, однако, веру в победу добра над злом. Веру в победу света над тьмой.

Лишь благодаря этой вере они смогли пережить столько мук, столько потерь, лишь поэтому они смогли усилием воли изобразить на опухших от побоев лицах улыбку, когда комиссар Фридрих после допроса втолкнул их в четырехсотую камеру и поставил лицом к стене.

Она стоит избитая, измученная. Густые черные волосы ее растрепаны, местами слиплись от крови. Ярка, которую допрашивали перед Марушкой, смотрит на нее с любопытством. «Опять устроили облаву, — подумала она. — Эта девушка еще совсем молода, ей нет и двадцати. Но как ее избил Фридрих!..»

Допрашивают последнюю. Через некоторое время открывается дверь, и в камеру буквально влетает девушка с раскрасневшимся лицом и полными слез глазами.

— Конец! — слышен голос комиссара Фридриха.

Под охраной двух эсэсовцев заключенные колонной по два спускаются по лестнице. Вначале мужчины, за ними женщины. Ярка пристально смотрит на худого черноволосого арестанта. Она узнала его, хотя за два месяца пыток он очень изменился. Нужно ему дать знать, чтобы на допросе он говорил, что они незнакомы.

Милош Красный, как бы почувствовав на себе ее взгляд, на мгновение остановился и посмотрел на группу женщин. Его глаза перебегали от одной пары к другой и наконец застыли на черноволосой девушке в последней паре.

Марушка поймала его взгляд и улыбнулась, вспомнив далекое прошлое. Они стоят над Влтавой. На другом берегу дымят заводские трубы. Марушка и Люба робко суют ему бутерброд. Затем наступает ночь. Милош и Марушка вдвоем стоят возле дуба на дороге между Битишкой и Лажанками, на том месте, где кончается лес и начинается поле, и с неба прямо над их головами падает звезда.

Они не успели сблизиться, но невысказанные чувства ждали лишь своего часа, чтобы вылиться наружу. Они оба были солдатами на одном фронте и должны были думать о других. Свою собственную судьбу, если не погибнут в бою, они будут решать после войны.

За те несколько мгновений встречи в коридоре тюрьмы, которая, видимо, была для них последней, они смогли сказать глазами: ты единственный человек в мире, к которому я действительно питаю симпатию.

37

Когда комиссар Фридрих и чешский агент Нергр позвонили в двери двухкомнатной квартиры на шестом этаже, они еще не подозревали, кто попадет им в руки.

Это произошло сразу после рождественских праздников. Хозяин квартиры торговал в букинистическом магазине на Народной улице. Ярка еще спала, а ее подруга Францина, которую с сентября искало гестапо, гладила белье.

Услышав звонок, Францина вздрогнула и выбежала в прихожую.

— Не открывай, — предостерегла ее Ярка и повернулась на другой бок.

— Но ко мне должен прийти Вашек, — сказала Францина.

— Он знает, как нужно звонить. На такие звонки вообще не отвечай.

Звонок раздался снова, на этот раз долгий, настойчивый, требовательный.

— Видишь, это Вашек, — с укором произнесла Францина и подошла к дверям.

Через минуту в квартиру вошли двое мужчин в гражданском и предъявили удостоверения тайной полиции. Один из них, высокий и худой, потребовал, чтобы девушки показали удостоверения личности.

— «Вера Матейкова, учительница и переводчица», — прочитал он и перевел взгляд с фотографии в удостоверении на девушку, стоящую перед ним. — Вы настоящая блондинка или крашеная? — спросил он сухо.

— Что вы, господин… господин… — обиделась Ярка.

— Я комиссар Фридрих, комиссар Фридрих, — с подчеркнутой вежливостью поклонился он и тут же бросился к ее сумке, лежащей на стуле.

Нергр взял другую, принадлежавшую Францине.

Ярка, мгновенно оценив обстановку, проворно схватила куртку и, как лиса, юркнула между ними в прихожую.

— Куда? — крикнул ей вслед Фридрих.

Но она уже захлопнула за собой дверь туалета.

— Надо же привести себя в порядок по случаю прихода гостей!

Она выложила из карманов куртки все компрометирующие бумаги, разорвала их на клочки и спустила в унитаз.

«Теперь можете искать!» — вздохнула она облегченно.

При обыске квартиры гестаповцы не обнаружили ничего серьезного. И только справку из полиции о том, что они прописаны, ни одна из девушек не могла найти.

— Вы вообще отмечались в полиции? — подозрительно спросил Фридрих.

— Разумеется, — уверенно ответила Ярка, и на ее лице застыло выражение обиды, которое не сошло с него и во время следования в полицейский комиссариат в Либени.

— Я невеста хозяина квартиры, а не посторонний человек! — протестовала она, когда было установлено, что ни одна из них не зарегистрирована в Либени. — Вы должны принять это во внимание.

— Мы все проверим! — с угрозой произнес Фридрих и приказал отвезти их на полицейской машине на Бартоломеевскую улицу.

Нацистский следственный аппарат заработал на полную мощность.

— Ваша фамилия? — снова спросил у Ярки комиссар Фридрих уже в тюрьме.

— Вера Матейкова.

— Меня интересует ваше настоящее имя, а не то, под которым вы скрываетесь!

— Вера Матейкова, —