Земли семи имён - Дарина Стрельченко

Схватила сарафан да бросила, в одной сорочке ворвалась к будущему князю:

– Беда! Беги в деревню! Дружину буди, из дому выводи, враги кругом, с рассветом нападут!

Без пустых слов поднялся, взял меч, на прощание за плечи обнял и велел:

– Иди в лес. Я за тобой приду. Не прощу себе, если тебя тронут.

А наутро едва не пала деревня. Дружина полегла ещё до солнца от невидимой хвори. Защитники – мужики да безусые юнцы с граблями, с топорами, – отбивались, да только не затем, чтобы врагов отогнать, а затем, что жизнь, совесть, любовь того требуют: нежность защищать, тишину и дом. Но сдюжили, отогнали.

Курились дымом окраинные избы, луг у реки засыпало пеплом, хрупкий снежноягодник вытоптали вражеские копыта. Один золотарник упрямо гнул стебли на затихшем берегу.

Альга тихой тропой шла по лесу, дальше и дальше от деревни, не думала ни о витязе, ни о дружине. Задремать и вовсе боялась: вдруг снова вещее приснится. Ни к чему швее, которая души шить умеет, вещие сны видеть.

К полудню разыгралось солнце, выглянула из-под сырых корней кровяная брусника, выступили капли клюквы. «К болоту иду», – подумала Альга, но не свернула. Что бы ни творилось в деревне, что бы ни сталось с её витязем, а есть на болоте травы, которые грех не собрать, поблизости оказавшись.

Час, другой минул, солнце уже на запад повернуло, когда Альга ступила в сладкое дурманное болотное царство. Над жёлтой водой вились туманы, пахло гнилью, прелью, старой сосной. За сосновой стеной расстилался широкий луг – говорят, колдовской; говорят, всю тоску, всё колдовство из реки да с чёрного озера на лугу сносило течением в лес – так и появилось тут рыжее болото. Но и на болоте дерзкая ягода выживает, ядовитая трава цветёт.

Осторожно ступая, Альга нагнулась к кочке, под которой углядела знакомые лепестки, сорвала травяной чай. Смяла круглые листья-монеты в ладони, вдохнула неслышный запах.

– Альга! – разнеслось по лесу.

С испугу чуть в болото не угодила. Спрятала вербейник – травяной чай за пазуху, обернулась, огляделась, словно вспугнутая птица.

– Альга! – настойчивее, громче раскатилось под кронами.

Её ищут. Её витязь.

Бросилась назад, словно в лихорадке. Тут тропка завалена, там бурелом, в той стороне сквозь сосновую преграду не пробраться, ужом не извернувшись… Бежать, бежать, Альга!

Куда бежать? От кого? Что за голос внутри звенит, сердце надрывает? Зачем ей от витязя своего бежать?

А голос не даёт покоя; встала посреди травы красная, встрёпанная, словно не дева степенная, мудрая, а девка, что от парней бегает. Хрустнула ветка – и вышел из-под еловых лап, из-за болотного тумана-дурмана её витязь.

– Не бойся ничего. В обиду тебя не дам, хоть и знаю, чьих рук дело хворь, дружину одолевшая. Врагов мы отогнали, да долго они раны зализывать не будут, к ночи снова силы соберут. Возвращаемся, Альга. Не оставлю тебя и в обиду не дам. Люди выбрали меня князем; будешь при нас с княгиней добрым другом да советником.

Ни жива ни мертва подала руку князю, ноги переставляет, даже в ответ что-то молвит, а внутри заледенело всё.

«Будешь при нас с княгиней другом…»

Князем сделали её витязя за храбрость, за отвагу. Кто его таким сотворил? Кто храбрые да гордые травы подбирал любовно, пуще глаза приглядывая, чтобы ни одной соринки не попало, ни одной соломинки?

А он княгиню себе выбрал. Другую. Не её, не Альгу.

Закричала так, что надорвалось внутри. Закричала, завыла, горько да горячо. Да не услышал никто. Захочет ведьма – никто её не услышит.

– Пойдём в княжеский терем, – молвил князь, когда опушка забрезжила. – Забери из дому что нужно, и идём со мной. Изба твоя на отшибе, может, и не заметят её, да только зачем рисковать понапрасну. Если надо, пришлю тебе кого в помощь. Никто ни косо не глянет, ни преград чинить не станет матери моей.

«Матери моей…» Так и есть оно, если по уму рассудить, да как горько, как трепетно на душе от этих слов становится. Сердце раненой птицей заходится.

Мать во мне видит. Мудрую советчицу. Умелую, терпеливую. Да не боле.

Молча глядит на своего князя, а сердце бьётся огнём, каким и в юности не горело, не горевало. Такой огонь и разум, и терпение выжигает, а взамен только пустота плачет.

– В своём доме останусь, – твёрдо велела Альга. Сглотнула, словно тонкий лёд проглотила, да что ему в алой пропасти на душе. – Без тебя только… очаг опустеет.

– Как знаешь. Охрану пришлю и защиту.

– Я ведь тебя для защиты своей сотворила, – прошелестела тихо-тихо, и сама не зная, хочет ли, чтобы князь услышал, или нет.

Услышал.

– Не всё по нашему замыслу выходит, – ответил он. – Целая деревня теперь в моей защите нуждается, а дружины нет. Ничего. Справимся. А надумаешь в мой терем – для тебя всегда дверь открыта.

Проводил её до родного порога, кликнул молодцев охранять и ушёл, не оглянувшись. Альга шагнула в клеть, опустилась среди трав. В руках дрожь, в глазах синь, мысли паутиной речной спутались, и печёт, печёт на сердце…

Вербена, аир, кувшинка и семицвет, мак и гусиный лук, веретеница и крапива.

Солнечный свет золотым ковром лежит на половицах. Светит в косых широких лучах пыль. Пахнет травой, осенью. Глядит Альга слепо в окно, а крапива да чернорец сами в руки стелются. Сплела жгучие травы, скрепила наговором, поднесла к губам, нашептала горький отворот – злом, страстью.

Иди, разлучница, прочь узкой тропой, безлунной ночью. Князь мой обернётся огнём, что я в травы вложила. Князь мой хоть сотворён из трав, из полыни да горицвета, да огонь в сухостое от одной искры займётся. Вспыхнут порохом изба, сад княжий и лес, и дорога ему – в мой дом, а тебе, разлучница, прочь-тропа в безлунную ночь.

Нашептала, наговорила, губы пересохли, щёки побелели: злом наговор, кровью. Силы вытянул, слёзы осушил. Тишина на дворе, тишина в мире.

– Да будет так! – вскрикнула, подожгла косицу чернореца, крапивой перевитого. Княжеские хлопцы к окнам: что случилось? Цела ли? Что за крик?

Не откликается. Входят в горницу – сидит среди золотой золы, на коленях – пепел, глаза пустые, усталые.

– Воды принести? Лекаря позвать?

– Идите в деревню. Нечего меня сторожить, не убегу, за себя постоять сумею.

– Но ежели князь приказал…

– Идите, – мягче попросила Альга, всю силу собрав, на кулак намотав тонкой нитью. Спровадить бы поскорее свидетелей нежданных и упасть, упасть в травы, захлебнуться целебным ароматом, шёлковым касанием… – Идите. А наутро придёте проведать. Принесёте каравай княжеский да вести от молодых.

Хлопцы переглянулись, ухмыльнулись нерешительно, поглядели с минуту на рыжую старуху и отправились к князю – рассказать, как их прочь погнали да как Альга, часа не прошло, на года состарилась.