Тень ночи - Дебора Харкнесс

– Из чего состоит брачная церемония? – спросила я.

– Понятия не имею, mon coeur. Мне не доводилось бывать на древнегреческих свадьбах, – ответил Мэтью, поглаживая мое колено с внутренней стороны.

– Священник наверняка не позволит Филиппу никакого откровенно языческого обряда, ведь брачная церемония будет совершаться по всем католическим правилам.

– В нашей семье слово «наверняка» никогда не ставят в одну фразу с именем Филиппа. Это плохо кончается, чему я не раз был свидетелем, – сказал Мэтью и поцеловал мне бедро.

– По крайней мере сегодня все ограничится обыкновенным пиром. Это я выдержу без особых трудностей, – вздохнула я, упирая голову в ладони. – Отец жениха обычно платит за обед, который устраивают после репетиции брачной церемонии. Примерно то же делает и Филипп.

– Не примерно, а точно, – засмеялся Мэтью. – Насколько я слышал, в меню входит жареный угорь и жареный павлин, украшенный перьями и позолоченный. И потом, Филипп обеспечил себе беспроигрышный вариант: он не только отец жениха, но и отец невесты.

– Все равно не понимаю, зачем устраивать такую шумиху со свадьбой.

У Сары с Эм не было никакой официальной церемонии. Вместо этого старейшина Мэдисонского шабаша скрепила их союз. Оглядываясь назад, я вспомнила клятвы, которыми мы с Мэтью обменялись перед путешествием в XVI век. Они были простыми, краткими и глубоко интимными.

– Свадьбы устраиваются не ради жениха и невесты. Большинство пар согласились бы свести церемонию к минимуму, а потому отправиться в свадебное путешествие. Свадьба закрепляет изменение статуса новобрачных в глазах общины.

Мэтью перевернулся на спину. Я приподнялась на локтях:

– Всего-навсего пустой ритуал.

– Не говори так, – нахмурился Мэтью. – Если тебе тягостно это выдерживать, надо сказать заранее.

– Нет. Не хочу портить настроение Филиппу. Это ведь и его свадьба. Просто все это несколько… людно и шумно.

– Должно быть, ты жалеешь, что на празднестве не будет Сары и Эмили.

– Будь они здесь, их бы очень удивило, что я не сбегаю из-под венца. Меня привыкли считать одиночкой. Я думала, что ты такой же.

– Я? – засмеялся Мэтью. – Это только в телепрограммах и фильмах вампиров представляют одиночками. А на самом деле вампиры редко бывают одинокими. Мы предпочитаем общество себе подобных. В крайнем случае и ведьма сгодится. – Он поцеловал меня и через некоторое время задал новый вопрос: – А если бы наша свадьба проходила в Нью-Хейвене, кого бы ты пригласила?

– Разумеется, Сару и Эм. Моего друга Криса. – Я закусила губу. – Возможно, декана моего факультета.

– И больше никого? – удивился Мэтью.

– Я не могу похвастаться обилием друзей, – сказала я и встала. – Кажется, дрова прогорели.

Мэтью вернул меня на наше импровизированное ложе.

– Огонь прекрасно горит. А родни у тебя теперь будет предостаточно.

Я давно ждала, когда Мэтью заговорит о семье, и дождалась. Мой взгляд переместился на сундук возле кровати. Там под чистым бельем была спрятана шкатулка Марты.

– Есть один вопрос, который нам необходимо обсудить, – сказала я.

На этот раз Мэтью позволил мне встать. Я подошла к сундуку и достала шкатулку.

– Что внутри? – насторожился Мэтью.

– Травы Марты. Те, что входят в состав ее чая. Я нашла их в буфетной.

– И что же, ты пила этот чай? – Тон его вопроса был резким, требовательным.

– Нет, конечно. Вопрос о детях должны решать мы оба, а не я одна.

Я открыла крышку. Сухие измельченные травы слегка пахли пылью.

– Что бы тогда в Нью-Йорке ни говорили Маркус и Мириам, наша возможность иметь детей ничем не подтверждена. А противозачаточные средства, даже приготовленные из трав, могут давать нежелательные побочные эффекты. – Его холодный, рассудочный тон напомнил мне Мэтью-исследователя.

– Давай предположим чисто теоретически: какой-то из тестов показал, что у нас могут быть дети. В таком случае ты бы хотел, чтобы я пила этот чай?

– Сбор Марты не слишком надежен, – сказал Мэтью, глядя в сторону.

– Допустим. А что ты предлагаешь в качестве альтернативы?

– Воздержание. Прерванное соитие. Презервативы, хотя и они ненадежны. Особенно те, что доступны в нынешней эпохе.

Мэтью был прав. В XVI веке презервативы делались из ткани, кожи и бычьих кишок.

– И все-таки если бы какой-то из тогдашних тестов оказался верным? – спросила я, чувствуя, как иссякает мое терпение.

– Если… если бы мы смогли зачать ребенка, это было бы чудо. Тогда любой способ предохранения оказался бы неэффективным.

– Напрасно твой отец считает, что в Париже ты лишь понапрасну тратил время. Этот диспут вполне отвечает воззрениям средневекового теолога.

Я хотела закрыть крышку, но не успела. Пальцы Мэтью сжали мои.

– Если мы способны зачать и если чай Марты действительно эффективен, я бы просил тебя отнести эту шкатулку обратно в буфетную.

– Ты согласен иметь детей, зная, что ребенку может передаться твое бешенство крови?

Мне хотелось быть предельно честной с Мэтью, даже если мои слова и ранили его.

– Да… Я давно изучаю механизмы вымирания. Когда лабораторные исследования подтверждают, что мы исчезающий вид, будущее кажется безнадежным. Но когда я обнаруживаю какой-то сдвиг в наборе хромосом или вдруг нахожу предка, чью линию считал давно исчезнувшей, появляется надежда и будущее не кажется безысходным. То же я ощущаю и сейчас.

Прежде, когда Мэтью начинал рассуждать с беспристрастностью ученого, я не всегда его понимала. Сейчас мне было понятно каждое слово.

– А что скажешь ты? – спросил Мэтью, забирая у меня шкатулку.

Я думала над этим не первую неделю – с тех самых пор, как Маркус и Мириам появились в доме Сары с результатами анализов моей ДНК. Тогда впервые встал вопрос о детях. Я уже не мыслила своего будущего без Мэтью, однако не слишком представляла все стороны нашей совместной жизни.

– Эх, будь у меня побольше времени для принятия решения… – Эта фраза начинала звучать у меня все чаще. – Если бы мы сейчас находились в двадцать первом веке, я бы принимала выбранные тобой противозачаточные таблетки… И все равно я не уверена, что они бы нам помогли. – (Мэтью ждал моего настоящего ответа.) – Когда я ударила Шампье кинжалом Филиппа, мною двигал страх. Я боялась, что ведьмак заберет у меня мысли и воспоминания и в двадцать первый век я вернусь совсем другой. Но даже если бы мы вернулись туда сейчас, в эту самую минуту, мы бы уже не были прежними. Все места, где мы побывали, люди, с которыми я встретилась, наконец, тайны, что мы поведали друг другу… Я уже не та Диана Бишоп, и ты не тот Мэтью Клермон. А появление ребенка изменило бы нас еще сильнее.