Покров-17 - Александр Пелевин

Но если бы не огонь артиллерии, бойцов 837-го полка, занявших позиции у храма, смели бы в первые минуты.

— Молимся на богов войны! — прокричал сержант Громов, перезаряжая винтовку за укрытием.

Селиванов загнал новую обойму в магазин, передернул затвор, высунулся из-за полуразрушенной стены и пальнул почти не глядя туда, где шевелилось что-то серое. Снова залег.

Игнатюк лежал за низким укрытием, засыпанный снегом и битыми щепками, и с трудом мог даже поднять голову, чтобы прицелиться: палил почти вслепую, раз за разом щелкая затвором.

Пантелеев изо всех сил прижимался к развалинам стены и боялся лишний раз высунуться — над его головой постоянно свистели пули.

Лейтенант Старцев видел всё это, полусидя за развалившимся углом постройки, и понимал, что требовать от бойцов героизма сейчас нельзя. Единственная задача сейчас — крепко держать оборону.

— Держимся, мужики, держимся! — кричал он солдатам, но его слова тонули в оглушающей пальбе. — Сейчас их наши пушки расхерачат, а потом и пехота к нам подойдет!

Но он не знал, что несколько подразделений 837-го полка и 19-й бригады, которые должны были двинуться в центр на подмогу, завязли в бою с танками на окраинах. 830-му же полку пришлось отойти на новый рубеж из-за угрозы окружения.

Старший лейтенант Кричевский и рота автоматчиков вели огонь из оборудованных на площади укрытий. Остальные бойцы засели в храме и безостановочно палили из разбитых окон. Кричевский, понимая, что вверенные ему силы не смогут долго держаться на площади, пытался продумать, как без лишних потерь отступить в здание храма. Пробежать всего-то с десяток метров, но как тут бежать, когда и не выглянуть без риска словить пулю в голову.

С колокольни без остановки трещал пулемет, с площади рвались ружейные залпы. Палили очередями немецкие автоматчики, занявшие деревянный дом перед храмом.

Плотным огнем с трех сторон прижали гитлеровцы бойцов на площади. Били короткими очередями, пули высекали из стен каменную крошку прямо над залегшими солдатами — не подняться, не высунуться, не прыгнуть в другое укрытие.

Немецкий танк, почти выехавший на площадь и успевший пару раз выстрелить, подбило снарядом и завалило обломками кирпичного дома, по которому ударил следующий залп. Машина встала на месте с раскуроченной башней и лопнувшими гусеницами, образовав затор в узком переулке. Танкам, которые следовали за ним, пришлось отходить, чтобы пробраться на площадь в обход.

Одна из машин забралась с трудом на груду обломков и успела ударить снарядом по храму, но ее удалось закидать гранатами, повредив пушку и ходовую часть. Фрицам пришлось спешно покидать танк, вставший на открытом месте. Один не успел соскочить с брони, его скосила пулеметная очередь — скатился мешком под гусеницы. Остальные поползли к своим.

Другой танк приподнялся следом по обломкам, пальнул из пушки и спешно отъехал назад. Снаряд прилетел по площади, поднял фонтан грязи и снега. Убило двоих, одного покалечило, и его крики доносились даже сквозь бесконечный грохот канонады.

Селиванов лежал в луже из подтаявшего грязного снега, прятал голову за кирпичной кладкой и слышал грохот пушек, рев танков и свист пуль над макушкой. Надо снова высунуться и выстрелить, нельзя прекращать огонь, но прерывается от страха дыхание, и колотится сердце, и сбивается каска на лоб, закрывая обзор, — но глаза боятся, а руки делают, так всегда происходит на войне, и вот Селиванов, стараясь ни о чем не думать, снова передергивает затвор, выглядывает и стреляет. Снова и снова. И еще.

«Не думай, просто делай. Просто делай…» — Селиванов беззвучно говорил это себе, шевеля пересохшими губами, и вбивал в магазин новую обойму из пяти патронов, стараясь не высовываться из укрытия. И снова стрелял.

Когда Селиванов повернулся набок, чтобы перезарядить винтовку, прострекотала автоматная очередь, и он увидел, как Пантелеев, приподнявшийся на локте для выстрела, рухнул ничком в снег, скорчился и замер на месте.

— Твою ж мать… — прошептал сквозь зубы Селиванов и осторожно пополз к Пантелееву с винтовкой в руке.

Дополз до него под свист пуль, тронул рукой за плечо. Тот не шевелился. Селиванов чуть приподнялся, перевернул Пантелеева и увидел, что каска его пробита, а лица не видно из-за крови, непрерывно хлещущей из дыры в голове.

— Пантелеева убили! — крикнул Селиванов, отползая обратно.

«Не думать ни о чем, не думать, просто не думать… Не думать. Делать», — говорил он себе.

Немцы, не ожидая плотного ответного огня, прекратили попытки взять площадь нахрапом и засели в ближайших постройках, непрерывно паля по обороняющимся. Они ждали, когда танки минуют руины и выйдут на площадь, но по машинам била артиллерия, и их продвижение замедлилось.

Кричевский, оценив ситуацию, понял, что это шанс отойти внутрь храма, пробежать те самые заветные десять метров. Только так можно будет дождаться помощи. Иначе — сметут на площади.

— Все в здание! — взревел он. — Отходим в храм! Всем укрыться внутри!

Автоматчики, засевшие с ним за прилавком, побежали, пригнувшись, ко входу в храм. Пули ударили по ступеням под их ногами: одного ранило, но подоспевшие бойцы втащили его за ремень внутрь.

Кричевский остался с пистолетом за укрытием — убедиться, что все смогли отойти. Еще пятеро с дальней огневой точки рванули ко входу. Одного скосила автоматная очередь, и он рухнул в землю, нелепо раскинув руки на бегу.

— Старцев! — крикнул он в сторону кирпичной пристройки, где засели бойцы взвода. — Гони бойцов внутрь!

Добраться до входа одним рывком было невозможно: слишком большое расстояние. Сначала добежать до укрытия Кричевского, а уже потом от него — в храм. Старцев прикинул на глаз обстановку, показал пистолетом в нужную сторону и закричал бойцам:

— Все туда, за прилавок, потом рывком в храм! Быстро!

Первым вскочил и добежал до груды мешков Игнатюк, за ним — Максимов. Селиванов резко выдохнул, зажмурился, снова открыл глаза и, не чувствуя ног, не думая ни о чем, вскочил и побежал под стрекот автоматов и винтовочные хлопки.

Упал лицом в снег рядом с укрытием и подумал сперва, что и сам словил пулю, только не чувствует этого. Но нет — живой. Живой…

За ним приткнулся сержант Громов, прижав винтовку к груди.

Сгрудились у прилавка с мешками, пригнули головы.

Опять ударил снаряд по центру площади.

Селиванов быстро обернулся на руины, где только что они сидели. Мертвый Пантелеев лежал у развалин стены в луже крови.

Засевшие в храме бойцы беспрестанно палили из окон по немцам, трещал пулемет с колокольни. Усилилась пальба со стороны дома, захваченного гитлеровцами. Показалось движение в пустом переулке.

— Давайте, мужики, тут всего ничего пробежать, — кричал Кричевский. — Я за вами. Там выживем, отобьемся! Зубы обломают, гады!