Покров-17 - Александр Пелевин

Несколько огневых точек с пулеметами обустроили прямо на площади, используя прилавки от старого рынка, мешки и ящики. Затащили пулемет на полуразрушенную колокольню церкви.

Глядя на всё это, Селиванов подумал, что, быть может, здесь и наступит тот самый момент истины. В какой-то момент происходящее будто бы замедлилось, как в долгом полуденном сне, и солдаты медленно бежали в укрытия, подтягивая снаряжение, и медленными движениями заряжали винтовки, и даже грохот снарядов растягивался долгим эхом, и с длинными паузами стрекотал пулемет с колокольни.

Тяжелый запах пороха висел в воздухе, приглушенные взрывы гулко ухали за спиной, и с каждым ударом сердца вздрагивало всё тело.

— На позиции! — закричал Старцев, показав на кирпичные руины церковной пристройки, где можно было укрыться.

А потом свистнуло что-то вверху, и Старцев заорал:

— Ложи-и-ись!

Залегли. Рвануло совсем рядом, оглушило, засыпало снегом и щепками. Селиванов поднял голову и увидел, что у грузовика, на котором они приехали, выбило стекла кабины.

К позиции пришлось подбираться пригнувшись. Немцы были уже совсем близко.

Взвод Старцева оказался на позиции, часть которой уже заняли бойцы роты автоматчиков.

Командование над подразделениями полка, готовыми принять бой у церкви, взял на себя замкомбата старший лейтенант Кричевский — высокий, худощавый, с щегольскими усиками, мечтавший закончить войну в звании капитана.

К этому моменту немцы заняли всю восточную половину Недельного и всеми силами прорывались к центральной площади. Вблизи уже трещали немецкие автоматы. Им на помощь спешили танки.

— Ну что, бойцы, — выпалил, запыхавшись, Старцев и засел с пистолетом за грудой кирпичей. — Сейчас мы им…

И пригнулся, потому что рядом прострекотала очередь.

* * *

25 сентября 1993 года

Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область

Дочитав извещение, полковник передал бумагу Сереге, нащупал в пачке последнюю сигарету, выругался и закурил, нахмурившись.

Серега прочел, беззвучно шевеля губами, и с непонимающим видом вернул документ мне.

— Что вы оба молчите? — спросил я взволнованно.

Полковник выпустил струю дыма и задумчиво сказал:

— Интересные дела.

— Интересные дела? — вскрикнул я. — Это извещение о гибели персонажа, которого я придумал! Его не было в реальности. А этот документ говорит, что был! И погиб точно там же, в том же бою и в тот же день, что и в моей книге!

Полковник пожал плечами, пьяно икнул.

— А ты уверен, что придумал его? Может, видел в каких-нибудь архивах или мемуарах. Отложилось в голове, а потом забыл.

— Уверен. Я помню, как придумывал его.

Действительно, я отлично помню, как взял для него фамилию моего школьного приятеля Лешки Селиванова, который прослыл в классе добродушным тихоней. Еще он писал стихи.

— Может, подделка? — предположил Серега. — Может, кто-то решил пошутить?

— Логично, — кивнул полковник. — Хотя, конечно, выглядит настоящей. Бумага старая, текст выцветший, написано чернилами, а не современной ручкой… Если подделка, то очень хорошая. Впрочем, умельцы сейчас всё могут.

— Если и фальшивка, то зачем это делать? — спросил я.

— Понятия не имею. Абсолютно. Слушай, писака, постарайся об этом не думать сейчас. Свихнешься еще. Черт, водка кончилась, тебе бы не помешал еще стаканчик. Не думай. Просто не думай.

— О секундах свысока, — хихикнул Серега.

Ага, подумал я, легко сказать.

— Меня больше интересует другое, — продолжил Каменев. — Кто это сделал? Кто-то, пользуясь темнотой, пробрался в наше отделение и всучил тебе эту бумажку. Значит, он может видеть в темноте.

— Слушайте… — медленно заговорил Серега, пытаясь соображать. — А помните, мы говорили, что у институтских могут быть эти штуки? Чтобы видеть в темноте.

— Точно, — сказал полковник. — И правда. Смотри, это же логика. Этот хмырь с бумажкой видел тебя в темноте. Значит, у него есть для этого какое-то устройство. Значит, они действительно существуют. А раз они существуют… то где они еще могут быть? Только в Институте.

— Да, — сказал я, задумавшись. — И эта история, как я выехал в темноте из города. Значит, со мной был кто-то с этим устройством. Значит, Институт должен об этом знать.

Полковник докурил до самого фильтра и с сожалением воткнул его в гору окурков из жестяной банки.

— Мда, — сказал он хмуро и злобно. — Всё. Собираемся. Поднимаем людей. Едем в Институт. Устроим блядям косорылым полный разнос.

Он встал из-за стола, слегка пошатнулся.

— Ну? — он окинул нас нетрезвым взглядом. — Что расселись? Серег, иди ребят поднимай.

И вдруг хрипло закашлялся, согнулся пополам, прикрыв рукой рот, оперся на стол и побледнел.

Его стошнило на пол.

Он разогнулся, вытер рукавом дрожащие губы, а потом взглянул на запястье: оно покрылось желтовато-белыми чешуйками с кровоподтеками и крупными волдырями.

— Да насрать, — сказал он. — Идем.

Спустя полчаса я уже сидел на пассажирском сиденье в милицейском пазике. За руль уселся сам полковник: он был еще пьян, но отговорить его оказалось невозможно. Я плотно пристегнулся и тревожно поглядывал по сторонам.

С нами в автобус запрыгнули трое бойцов с автоматами, ими командовал Серега. К пьяному Каменеву за рулем они отнеслись совершенно спокойно: видимо, это далеко не впервые.

Когда мы выехали с площади на проспект, на дорогу вдруг выскочил уродливый ширлик с длинным, болтающимся, как шланг, носом, до невозможности жирный и вдобавок с тремя глазами.

— Эй, смотри! — предупредил я полковника.

— Насрать, — сказал тот и, не сбавляя скорости, врезался в ширлика.

Его безвольную тушку отбросило в сторону, автобус сильно тряхнуло. Бойцы сзади заматерились.

Я взглянул в боковое окно и заметил, что еще несколько ширликов бегут за нами по заросшему травой тротуару, подпрыгивая и улюлюкая.

Еще один испуганно выглядывал из разбитой витрины магазина.

И на дорогу вдруг кубарем выкатился еще один, с чудовищных размеров задницей, вдвое больше его самого. И вдогонку за ним — ширлик с четырьмя птичьими лапками и индюшачьим клювом.

— Да чтоб вас! — прикрикнул полковник, не сбавляя скорости и не сворачивая.

Бац! Бац! — и оба разлетелись в разные стороны.

— Машину сейчас разобьешь, — сказал я.

— Это мы их проблема, а не они наша, — резко ответил Каменев.