Сиамский ангел - Далия Трускиновская

— Федька, по-моему, куда-то Аську повез. Я кабриолет там, на проспекте, видел, — сообразив, что убийце понадобится алиби, сморозил Марек.

— Федькин? Так Аська же тут!

— Ну, не Аську, мало ли кого он снял.

— А когда?

— Ну, четверть часа назад, наверное, откуда я знаю… — Марек понятия не имел, как бы правильнее соврать.

— Так Димка давно уже должен вернуться!

Ксюшка сильно беспокоилась.

— Иди в клуб, — посоветовал Марек. — Прохладно уже, а ты вот…

Он имел в виду полупрозрачное, совсем никакое платье Ксюшки. Однако с рукавами.

— Нет, я его здесь дождусь.

Она — Марек вдруг понял — что-то сжимала в кулачке. И сказать, что тут к ней прицепится какая-то шваль, Марек не мог — у входа кучковались три пары своих, курили, трепались.

Отсюда прекрасно просматривалась улица, куда должен был выехать кабриолет.

— Пойду, — сказал Марек. — Хочу дойти до старой водокачки.

— И не лень тебе ночью переться к старой водокачке? — удивилась Ксюшка.

Марек пожал плечами.

Его не в первый уже раз принимали за сумасшедшего.

— Увижу Димку — скажу, что ты его ждешь.

— На водокачке, что ли?

— Ну…

Марек развернулся и побрел прочь.

Шел впритык к стенке. Хотя даже если Ксюшка увидит, что он сворачивает во двор? Отлить, блин, надо!

Во двор скользнул ужиком.

— Что там? — спросил Федька.

— Возле «Марокко» целая тусня… — Марек замолчал, потому что произнести осокинское имя что-то мешало. А надо было сказать, что там ищут и ждут Осокина.

Они ушли вдвоем и оба не вернулись. В конце концов начнут спрашивать Аську, Аська будет названивать Федьке, что из этого получится? Вон — стоит подозрительно спокойный. И точно так же, с каменным спокойствием, скажет, что убрал с ее дороги Осокина.

Нетрудно было прочитать его мысли. Он ушел с Осокиным, это все видели. Когда начнут искать Осокина всерьез, все упрется — в кого? Если бы успеть уехать — другое дело. Расстались у машины, сел в кабриолет и умотал носиться по ночному шоссе. А куда потащился Осокин — хрен его знает. Сейчас же, застряв в этом дворе, Федька сильно рисковал. Мало ли кто, прогуливаясь мимо, увидит в глубине его апельсиновый кабриолет?

Совсем близко раздался визг. Такой прям весь из себя девичий.

Ну да, подумал Марек, такая теплая ночь, как же без визга? Это кто-то из «Марокко» дурака валяет или совсем посторонние парень с девушкой на улице балуются?

— Посмотри, — попросил Федька.

Марек выглянул.

Ну да, свои… чтоб вы сдохли!..

— Наши, что ли? — Федька был спокоен, как никогда. Только огромные, в угольно-вороных ресницах цыганские глазищи… только они…

— Ага, наши.

— Отойди. К стенке.

Вот сейчас свои подойдут и заглянут, подумал Марек, а багажник открыт. И начнется! Нужно первым выйти, обозначить ситуацию, чтобы позвонили в ментовку и в «Скорую». Что, в самом деле, за ерунда! Ни сном, ни духом — а пристегнут к этому Федькиному убийству с прелестным ярлычком «соучастие»!

Марека прошиб холодный пот.

Здесь, в этом дворе, они в ловушке. Убежать — можно, выехать — уже нет.

Кто ему Федька? Да никто же! Самочинный истребитель наркодилеров, блин!

Как вышло, что он помог этому идиоту загрузить тело в багажник? И фонарь! На нем же отпечатки!

Бежать, бежать, самому всех позвать, рассказать, объяснить… Что Федька ночью выдернул из дома, заставил помогать, послал в разведку!..

Марек не знал, что способен на такой выплеск паники.

Но сделал он ровно два шага.

Кто-то, выйдя из стены, заступил ему дорогу.

— Стой, стой… — зашептал знакомый голос. — Не делай этого, дай ему возможность…

— Он человека убил! — крикнул Марек.

— Не убил, нет, это другое.

— Так Димка жив? — радостно воскликнул Марек.

— Нет, не жив. Это — другое!

— Да что за другое? — Марек уже был готов отшвырнуть своего безумца в пятнистых ризах, брат научил, как брать противника за руку и, уперевшись в его локоть, отправлять носом в асфальт.

— Молитва! — с тем Касьян отпихнул Марека и кинулся к кабриолету.

Марек не сразу понял, что затеял Федька. А Федька затеял сесть за руль и впилиться в замурованную арку. Кабриолет прямо с места дает неслыханную скорость, то ли двести тридцать, то ли что-то вроде. Касьян же уловил эту мысль — и в три прыжка настиг машину. Марек успел увидеть, как его пятнистые ризы (белые островки испускали голубоватый свет) приникли к нелепому апельсиновому боку машины.

Вот сейчас и наступил миг просветления. Миг черного просветления. Марек понял, что Осокин действительно убит — навсегда, необратимо. Чем — неважно. Это подтвердил Касьян — а ему виднее, он же сам — потусторонний! А раз убит — то действительно именно он таскал в «Марокко» и кокаин, и героин, и даже держал для соплюх дешевые транквилизаторы. Такая вот логика задом наперед. А что? Является мачо с известной рекламщицей, красавицей и умницей, воркует с ней в кабинете — поди сообрази, что там у него в карманах, кроме презервативов?

Касьян же сдернул Федькины руки с руля.

— Опомнись!..

— По второй ходке не пойду, — отвечал Федька. — Убирайся на хрен!

Марек услышал эти слова, сказанные не так уж громко, и понял — ну вот, теперь — все. Взрыв, при котором погибнет Федька, обгорит тело Осокина, да и тому, кто стоит за машиной, как примороженный, тоже достанется смертельная порция. И один лишь Касьян уцелеет — ему не помирать!

— Ты точно сдвинулся! — срываясь на визг, заорал Марек. — Думаешь, так тебе «Марокко» и останется без своего дилера? Не Димка — кто-то другой приползет! А тебя уже не будет, кретин!

Слова были пошлые, банальные, скучные, не те. Те никак не могли образоваться. И ноги — ни к машине, ни от машины шагу сделать не могли.

— Димыч! — позвал с улицы дурашливый голос. — Димыч, старая собака! Ты куда провалился?

Марек понял — Димка, выходя с Федькой, обещал прям вот сейчас вернуться. Ну конечно — как же без него? Кто еще спасет в трудную минуту? Сунет руку в карман — и спасет.

Поздно было что-то затевать. Или пронесет — и эти орлы не посмотрят в сторону двора. Или не пронесет — тогда они увидят кабриолет, пойдут разбираться.

Федька сидел за рулем прямой и каменный. С него схлынула дурь, но и мыслей в голове тоже не было. Он сделал все, что мог, и оказался в пустоте, вне голосов и вне мыслей. Аськи на горизонте тоже не было — вот так, один, без Аськи, без стихов, без никого и ничего…