Воскреснуть, чтобы снова умереть - Ольга Геннадьевна Володарская

Урча, он обгладывал их. Кисло-сладкие, острые, ароматные. Почему-то именно сегодня они казались ему вкусными. Обычно ел, только чтобы насытиться. Но эти… эти ребрышки были бесподобны!

Затренькал телефон. Отрываться от еды не хотелось, как и вытирать руки, Марков намеревался потом облизать пальцы, но то звонил Кукса.

— Ничего, что поздно? — спросил он.

— У нас еще детское время. Забыл о разнице в четыре часа?

— Помню. Но я думал, в обратную сторону. Короче, слушай! Две новости. Одна опупительная. Давай с нее начну?

— Нет, прибереги ее на сладкое.

— А ты включи камеру, я сделал видеовызов.

— Ща.

Марков сначала поставил телефон, прислонив его к картонной салфетнице, а потом нажал на значок камеры. На экране появилась конопатая физиономия товарища. Кукса в детстве был рыжим, потом потемнел до пусть не жгучего, но брюнета, однако веснушки никуда не делись, а даже ярче стали.

— Борян, ты ли это? — Глаза Лаврика стали круглыми, а лицо вытянулось.

— Изменился?

— Я б тебя не узнал. Ты и на молодого себя не похож, и на…

— Старого?

— Солидного. Такой был упитанный, важный. А сейчас как оголодавший малолетка-беспризорник. — И обеспокоенно спросил: — Не болеешь?

— Прекрасно себя чувствую. — Марков придвинул к себе тарелку с ребрами и продолжил трапезу.

— Верю, аппетит хороший. — Кукса находился у себя дома, Марков узнал ковер на стене. Батя его когда-то из Узбекистана привез, повесил и повелел не снимать. Так и висит до сих пор. — Выяснил я, кто таков этот ваш Иво Густавсен. Но только благодаря татуировке.

— Сидлый?

— Два срока отмотал. Настоящая фамилия Латышев. Кликуха Латыш. По официальным данным, пропал без вести в 1992 году.

— А на деле подался в Прибалтику, там сменил имя, осел.

— Как многие.

— Чем был знаменит Латыш?

— Одно время промышлял заказными убийствами. На телах жертв оставлял фирменное клеймо — четыре дырки. Иногда и саму вилку. Любил воткнуть ее в глаз. Тогда заказных убийств много было, совершали их люди разные, и чтобы как-то выделяться из толпы себе подобных, киллеры вот так выделывались. Или, как говорили, имели свой фирменный стиль и, соответственно, автограф.

— Почему именно вилка?

— Один раз ткнешь, четыре дырка, — намеренно исказил слово Кукса, чтоб рифма получилась. — Поговорка такая у Латыша была…

— Тоже фирменная? И татуха такая же. Не как у всех. Отморозком был?

— Не сказать. Но и по понятиям не жил. Сам по себе. Очень любил деньги, мечтал разбогатеть.

— Получилось у него.

— Куш сорвал, значит. И дал деру. — Лаврик непроизвольно облизнулся, когда Боря вгрызся в очередное ребрышко. — Как аппетитно ешь, зараза! Тоже захотелось.

— Ты эти материалы мог бы отправить мне на почту?

— Я мальчишке твоему кинул. Срок давности все равно истек, не жалко.

Марков хотел обсудить с бывшим коллегой еще много вопросов, но он вдруг сказал:

— Не буду мешать, Борян, позже созвонимся.

— Эй, стой, Лаврик! А опупительная новость?

— Я не вовремя? — послышалось за спиной. Он узнал голос — пришла Рая. Кукса подмигнул Боре и отключился.

В потемневшем экране телефона отразилась госпожа Хусяинова. Марков обернулся.

— Добрый вечер, заходи.

— От тебя пришло сообщение…

— Да. Я пригласил вас с Наташей к десяти, но завтра и не в этот офис.

— Я умею читать, — сердито бросила она. — Дай, договорю.

— Извини. Присаживайся. — Он указал на диван, стоящий напротив кресла, которое занял он. — Хочешь чаю, сока? — Она мотнула головой. — Рома?

— А вот от него не откажусь.

Что за день такой! Никто не хочет есть и пить, только выпить.

— Стопочка вон в том ящике, но ее надо ополоснуть. Возьми сама, пожалуйста, а то у меня руки жирные.

Рая так и сделала. По комнате она двигалась энергично, уверенно. Боря представил ее хлопочущей на кухне. Картинка ему понравилась. Ладненькая женщина, приятная, опрятная, домовитая, почему-то именно таких у него никогда не было. Попадались все замороченные работой, неумелые в быту. Марков даже когда с кем-то жил, возвращался в неуютную квартиру, плохо убранную, безликую, не наполненную ароматами вкусной еды. А именно этого хотелось, ведь он деревенский. В их тесной избенке всегда было чисто, тепло, занавески, коврики, покрывала — все с любовью подобрано, отстирано. В дешевеньких вазочках цветы или рябина, веточки еловые. Диваны все в подушках. Их бабушка шила, набивала старыми колготками и носками, что нарезала стружкой. Между ними обязательный кот. Один сменял другого, но все они были похожи и внешне (серые, пушистые), и характером. Коты были хитрыми, вороватыми, но ласковыми, громко мурчащими. Бабушка их лупила полотенцем, когда готовила. Гнала, чтобы не украли чего. Но потом сама же животинкам лучшие кусочки приносила. А внучку пекла каждую субботу его любимые пироги. Как же дивно пахло в их избе по выходным!

Вспоминая все это, Марков ругал себя за нелюбовь к малой родине. Хорошо же в деревне! И почему он так рвался из нее? Нет, уехать на учебу нужно было. И поработать в городе. Но когда из прокуратуры поперли, можно было вернуться. Не насовсем, так, на время. Пожить в избушке бабушкиной, обветшавшей после ее смерти, подшаманить ее, печь протопить. Молока да сыворотки напиться вдоволь. В Ужихе покупаться летом, а зимой покататься с ее откосов на ледянке. Пробежаться по лесу на дедушкиных лыжах, что на валенки надеваются, упасть в снег…

— Мне Наташа все рассказала, — услышал он голос Раи и стряхнул с себя воспоминания вместе с воображаемым снегом.

— О чем?

— Сам знаешь. Ты ведь из-за этого нас вызываешь завтра.

Она села на диван, поставив перед ним стопку с гербом. Наливай, мол. Пришлось все же руки вытирать.

— Нет, причина другая. Будет общий сбор, как я и написал.

— Полицейские протоколы подпишем, чтобы из страны без проблем выпустили? — Боря кивнул. — И ты никому не расскажешь, что натворила Наташа?

— Ничего страшного она не сделала.

— Как это? Чужое взяла! Еще и документ, удостоверяющий личность… Это хуже, чем деньги украсть!

— Она уже раскаялась в содеянном, иначе не призналась бы тебе.

— Ты отдал паспорт Алие?

— Завтра в десять. — Он поднял свою стопку, чтобы чокнуться с Раей, и произнес традиционный тайский тост: — Чок дии!

— Что это значит?

— Пожелание удачи.

— Чок дии!

Она выпила ром легко, как воду. А он-то думал, будет морщиться. «Хон тонг» был резким напитком, совсем не женским. Марков чистым его сам не любил, перемешивал с соком, а не с энергетиком, как тайцы.

— Как твое расследование? — спросила Рая, закусив ром конфеткой. Она достала ее из сумки, потом еще несколько. На обертках была нарисована белочка. — Угощайся, — сказала она, подвинув к Боре конфеты.

— Сто лет не ел,