Суперканны - Джеймс Грэм Баллард

— Что с вами? У вас измученный вид. Отдохните немного в моей машине.

— Я в полном порядке.

— Помолчите. Я Гальдеру за это устрою головомойку. — Она сняла коричневый конверт с крыши «сааба» и обняла меня за плечи. — Ваша жена — врач, ей бы нужно получше присматривать за вами.

— Болеть не модно. — Мне было приятно чувствовать прикосновение ее сильного тела, и я позволил ей провести меня между рядов припаркованных машин. Она помедлила, отыскивая свою, и подошла к БМВ с открытым верхом — точно такую же машину я угнал от офиса «Америкэн экспресс» в Каннах.

Подойдя ближе, я узнал разбитый стоп-сигнал и увидел кипу рекламных брошюрок. Прежде чем отправиться по своим зубоврачебным делам, Франсес прислонилась к машине, уверенная в том, что мир будет благоговеть пред отпечатком ее красивого бедра. Мне и в голову не могло прийти, что это ее машина или что ключи выпали у нее из сумочки, когда она рассматривала свои зубы.

— Аккуратненькая машинка, — сказал я, откинувшись к спинке пассажирского сиденья. — Наверно, водить одно удовольствие.

— Слишком большое удовольствие. Пару дней назад в Каннах ее угнал какой-то лихач. Почти запорол двигатель. На станции сказали, что он, наверно, был пьян. Или очень подавлен.

— Может, это была женщина.

— Нет. Если вашу машину вел мужчина, это сразу видно. Тормоза, акселератор, даже щетки — все как-то торчит на особый мужской манер.

Я поднял солнечный козырек и в маленьком зеркальце увидел пятнышко Гринвудовой крови у себя на щеке. Может быть, Франсес выронила ключи намеренно, чтобы проверить, поддаюсь ли я дрессировке — выучусь ли действовать импульсивно? У меня возникло ощущение, что я пробуюсь на роль и, похоже, получу ее. Я решил, что Франсес давно знает правду о последних мгновениях Гринвуда, о том, что жизнь его закончилась на крыше над нами. Но ее скорбь была искренней, трогательная смесь гнева и сожаления — такое не сыграешь.

Она выехала с места стоянки задним ходом и пустилась вниз по пандусу, чуть не касаясь припаркованных машин. Прежде чем выехать на солнце, она резко затормозила, и я, как манекен на крэш-тесте, повис на ремнях.

— Вид у вас уже получше, — сказала она мне. — Ничто так не возвращает мужчину к жизни, как женщина за рулем. Не хотите прокатиться по бережку? Мне нужно посмотреть один дом в Маримаре.

— Вы меня похищаете?

— Если вы не против. Вам нужно уехать из «Эдем-Олимпии». Она учреждает свое отделение у вас в голове.

— Ладно, я готов.

— Отлично. Но сначала нужно смыть эту боевую раскраску.

Она смочила слюной салфетку и принялась стирать пятнышко крови с моей щеки. Мягкий аромат ее шеи и груди, слабая горьковатая сладость языка не согласовывались с удивительно грубыми движениями рук, словно ее сердили и эта грязь на моей щеке, и то, что я не вправе носить этот последний вещественный знак мертвого доктора.

— Кровь Дэвида… — Она говорила сама с собой. — Вот ее и нет. Как это грустно…

Она уставилась на малиновое пятно на салфетке. В приближающихся сумерках казалось, что красный цвет стал еще ярче, словно его вернули к жизни ее дыхание и ее память о Гринвуде.

Вечерний туман с залива Ле-Напуль заполз на Круазетт, и возникло ощущение, что черные груди Ле-Бель-Отеро парят над отелем «Карлтон», словно дары одного паши другому, поднесенные на подушке из воздушного шелка. Гладь моря — огромный крапчатый форзац — была такой ровной, хоть клади под копир. Но в трех сотнях ярдах подо мною в бухту, отделявшую Пор-ле-Галер от мыса Мирамар, нагоняло волны, и клочья пены прыгали в темном воздухе, как безумные акробаты.

Дом, в который мы приехали, на деле оказался маленьким замком, встроенным в скалы Пуан-де-л'Эквийон, откуда вид на море открывался со всех четырех сторон. После стольких дней полуправд и уклончивых ответов передо мной забрезжила истина, и мои собственные виды на будущее стали мне яснее. Франсес Баринг снова сдала колоду, но играла она краплеными картами, да и в рукаве у нее тоже кое-что было припрятано. Я уже чувствовал, что пойду на любую хитрость, чтобы проиграть ей эту партию.

Чтобы разобраться, зачем она взяла меня с собой, я предложил заглянуть в кафе в Теуле. Она потягивала citron pressé[21], глядя, как я наливаю коньяк в свой кофе эспрессо, а потом, прежде чем я успел попросить счет, заказала мне еще. Настроение у нее менялось в считанные секунды, и в этом смысле ее капризная душевная погода напоминала тропическую. Она была похожа на летчиц из аэроклуба с их обветренным шиком и хрупким адюльтером. Она так и не выпустила из рук испачканную кровью салфетку, и я решил, что она была любовницей Гринвуда.

— Пол, что скажете? Стоит его брать?

Ее каблучки звонко стучали по паркету под высоким потолком гостиной. Как только она вышла на террасу, ей навстречу ринулся ветер, вздув парусом ее юбку и жакет. Из полупустого фонтана на нее заквакали лягушки, кроме которых тишину этого сада в течение месяцев ничто не нарушало. Клумбы пришли в упадок, а мячики несобранных лимонов и грейпфрутов гнили на ветках.

Я показал на бассейн, заполненный матовой белой жидкостью.

— Надеюсь, это кобылье молоко{61}. Девяносто тысяч франков в месяц? Вы собираетесь сюда переехать?

— Не дождетесь. Неплохое местечко для чванливых богачей, любителей яхтенного спорта, а? Я снимаю виллы для гостей корпораций и влиятельных ученых. — Она облокотилась о перила и переплела свою руку с моей. — Вам лучше?

— Несравнимо. Я рад, что поехал с вами. — Она попыталась отодвинуться, но я ухватил ее за запястье. — Франсес, скажите, ведь наша встреча у Дворца фестивалей была не случайной?

— Не совсем случайной. У вас, как и всегда, был немного потерянный вид, и я подумала, что вы, возможно, человек интересный.

— Ну и как?

— Вы интереснее, чем вы думаете. — Она повернулась спиной к морю. — Вы — политический заключенный. Целый день бродите туда-сюда в поисках спасительного выхода, а сами все больше и больше увязаете во всяких делах с охранниками.

— Я мог бы уехать в Лондон сегодня же вечером.

— Ерунда. И удерживает вас здесь вовсе не Джейн. Отчего, по-вашему, вы так одержимы Дэвидом? Вы пребываете в трансе.

Она разгладила лацкан моего пиджака, словно проникнувшись ко мне внезапным сочувствием. Руки ее с каким-то покорным участием то и дело снимали с меня воображаемые пылинки. И в то же время она смотрела на меня открытым расчетливым взглядом.

— В трансе? Очень вероятно. Кстати, это я угнал вашу машину.

— Вы?

— Франсес… не лукавьте. Вы сами спровоцировали меня на это.