Физиогномика и выражение чувств - Паоло Мантегацца

Умственная мимика всегда проявляется в сфере головы, служащей средоточием мысли, и в области глаз, представляющих собою главное ее орудие. Для того чтобы в этом убедиться, стоит только сравнить лицо безглазого слепца с лицом такого человека, у которого есть глаза, хотя и утрачено зрение. Первое из них всегда будет казаться более тупым, нежели второе. Хотя при известном навыке и удается понимать мимику рта, которая заменяет в этих случаях выражение глаз, тем не менее, лицо, лишенное глаз, наводит на нас какой-то страх и сильно напоминает выражение трупа.

Если бы нужно было отмежевать на лице возможно меньшее пространство, в котором сосредоточивается выражение мысли, как в главном центре, то я бы указал на небольшую площадку, занимающую лишь несколько квадратных сантиметров и расположенную над и между бровями; здесь именно появляются вертикальные морщины, так хорошо изученные Дарвином и служащие выражением нахмуривания бровей. Последнее, вследствие сокращения своих мускулов, взаимно сближаются и нависают, причем между обеими бровями образуются более или менее глубокие складки. Напротив, под влиянием страдания внутренние части бровей приподнимаются, при этом образуется множество поперечных морщин.

Мышца, нахмуривающая брови, была названа Дюшеном мышцей размышления, и хотя его теории не выдерживают критики, однако справедливо, что первый жест напряженного внимания и размышления заключается именно в нахмуривании бровей, и что это движение наблюдалось даже у австралийцев, кафров, малайцев, индусов и гуронов. По мнению Дарвина, происхождение этого характерного жеста весьма понятно, так как он напоминает первые впечатления чего-то неприятного, а в течение известного времени наблюдать или размышлять, как известно, бывает трудно и даже болезненно. По Дарвину, здесь можно видеть также проявление атавизма – наследие того отдаленного времени, когда необходимо было всматриваться вдаль, чтобы заметить свою добычу или быть наготове против опасности.

Это объяснение, хотя и остроумно, без сомнения несколько натянуто. Напротив, я думаю, что здесь просто дело идет о переходе сочувственного возбуждения на смежные части, на подобие тех проявлении мимической симпатии, которые имеют место при половых и гастрономических волнениях, а именно в мускулах, соседних с центрами волнения, хотя движения эти и не приносят прямой пользы при удовлетворении наших потребностей.

На мой взгляд, акт нахмуривания бровей имеете такое же значение, как и широкое открывание глаз в то время, когда мы слушаем чтение прекрасного поэтического произведения.

Внимание состоит в напряженном и видимом обращении одного или нескольких наших чувств к предмету внешнего мира, или же в незримом направлении нервных центров на какое-нибудь явление жизни внутренней или психической. Слово «внимание» я буду применять к ощущениям или к явлениям чувствительности внутренней или общей, а слово размышление – при исследовании чисто психических явлений.

Мы можем обращать внимание на различные ощущения вкуса, обоняния или осязания; но мимика бывает гораздо выразительнее в тех случаях, когда органами, воспринимающими впечатления внешнего мира, служат глаз и ухо. При зрительном внимании все тело наклоняется вперед, глаза становятся неподвижными, и кажется, будто деятельность всех мускулов шеи и туловища состоит только в том, чтобы направлять орган зрения и приближать его к тому предмету, который мы желаем внимательно рассмотреть.

При внимании слуховом, мы сначала вытягиваем голову в ту сторону, откуда слышится звук, и затем наклоняем ее к одному плечу (чаще всего в левую сторону), как будто хотим слушать только одним ухом.

Этот весьма характерный жест, который можно наблюдать ежедневно в театре, заслуживает более внимательного изучения. Было бы очень интересно исследовать, каждый ли из нас приближает к звуку то ухо, которым он лучше слышит, или наоборот, мы только стараемся при этом воспринять ощущение исключительно лишь одним слуховым органом, подобно тому, как это часто бывает со зрением.

Таблица 5

Различные выражения: а – презрение, б – боязнь, в – удивление, г – лицемерие, д – тупое лицо, ж – интеллигентное лицо.

Внимание, относящееся к трем остальным низшим чувствам, отличается неясной мимикой, несмотря на то, что последняя часто носит местный характер; нередко она выражается с помощью глаза и уха, хотя бы в это время, не воспринимались ни зрительные, ни слуховые впечатления.

Внутреннее внимание либо состоит только в сосредоточении сознания на каком-нибудь внутреннем, органическом или психическом, явлении, либо оно может возвыситься до сравнения, размышления, одним словом – до мышления. В этих весьма разнообразных случаях мимика бывает, однако, почти одна и та же. Ипохондрик, который прислушивается к движениям своих кишок или своего сердца, внешним видом мало отличается от философа, размышляющего о самосознании.

Как только размышление сделалось напряженным и глубоким, мимика становится почти исключительно отрицательной, точно будто бы вся энергия наша сосредоточилась в головном мозге так, что ее уже не хватает для сокращения небольшого числа мышц или хотя бы одной из них. В самом деле, при этом бровная мышца расслабляется, и взор блуждает, не останавливаясь ни на каком предмете. Мы смотрим то вверх, то вниз, но оба эти противоположные движения, в сущности, имеют одну и ту же цель – по возможности изолировать нас от внешнего мира. Дарвин, Дондерс и Грасиоле исследовали это явление, которое называется обыкновенно рассеянным взглядом. Заметим, однако, что трудно было бы придумать более неудачный термин. Мы называем рассеянным человека, не обращающего ни на что внимания, и вместе с тем говорим о рассеянном взгляде у того, кто погружен в глубокое размышление. И после этого мы еще восхваляем ежедневно достоинства словесной речи – этой бледной и неверной тени нашей мысли.

Чем напряженнее становится мысль, тем более слабеет иннервация лицевых мышц. При этом рот сначала бывает полуоткрыт, а потом и совсем открывается так, что, наконец, нижняя челюсть отвисает; лицо в этих случаях принимает, по-видимому, тупоумное выражение, и таким образом мы здесь имеем новый пример, служащий подтверждением того, что и в мимике крайности сходятся и смешиваются одна с другой.

Но лишь только мысль вышла из сферы мозговых центров, едва она стала проявляться в одном из своих могущественных центробежных токов, и особенно в форме речи, тотчас же мимика концентрическая превращается в эксцентрическую, и мы замечаем появление тех выразительных феноменов, которые были отмечены в нашей таблице под рубрикою сочувственных и чаще всего ритмичных движений членов.

С этих пор именно мы начинаем приводить в движение верхние члены тела и сопровождать мозговую деятельность жестами, которые могут быть весьма разнообразны по своей форме, но обыкновенно всегда стремятся придать мысли известный ритм, как бы отмечая, наподобие запятых и точек, наиболее выдающиеся части словесной речи. Никто в мире (по крайней мере, без особых усилий над собою) не мог бы говорить без жестикуляции, и множество красноречивых и страстных ораторов буквально задохнулись бы, если бы мы заставили их произнести речь, предварительно привязав их члены к туловищу. В этом мимическом аккомпанементе принимают участие даже нижние конечности, и есть люди, которые могут говорить или писать не иначе, как раскачивая ногами или выбивая одною из них такт.