Немного ненависти - Джо Аберкромби

– Я не знал… – Его лицо было мокрым от слез, от дыхания тошнотворно несло спиртом и гнилью. – Я не знал…

– Хватит, – услышал Броуд чей-то голос. Низкий голос, мягкий, успокаивающий. – Полегче, здоровяк. Отпусти его.

Броуд был словно взведенный арбалет, натянутый чересчур туго: столько напряжения звенело в его теле, что было проще спустить тетиву, чем ослабить ее. Ему потребовалось сделать над собой мощное усилие, чтобы не переломить трубочисту хребет об эту печь. Чтобы разжать руки, отпустить засаленную куртку старика, шагнуть прочь от него, позволив ему соскользнуть на пол рядом с котлом, где он уселся, дрожа и шумно всхлипывая.

Малмер похлопал Броуда по груди:

– Ну вот. Так-то лучше. Насилием ничего не добьешься.

…Ни сейчас, ни когда-либо еще. Он знал это. Знал это уже многие годы. Но то, что он знал, редко имело что-либо общее с тем, что он делал.

Броуд снова перевел взгляд на мальчика: пестрое тело, лежащее на скамье, черное с красным… Заставил себя разжать ноющие кулаки. Стащил с лица грязные стекляшки и какое-то время стоял, тяжело дыша.

Он посмотрел на Сарлби и Малмера: два расплывчатых пятна в свете ламп.

– Ладно… Где проходят эти ваши встречи?

Рикке шлепнулась на стул, но не рассчитала расстояние и села так жестко, что прикусила язык и сильно отбила себе задницу. К счастью, Изерн, выбросив руку, успела придержать ее стул прежде, чем он опрокинулся назад.

– Ты пьяна, – заметила горянка.

– Да, пьяна! – горделиво отозвалась Рикке.

Помимо этого она сделала еще несколько затяжек из трубки, так что теперь все вокруг окутывало приятное мерцание. Лица, залитые светом свечей, были сияющими, расплывчатыми и счастливыми.

– Ты надралась в дупель, – сказала Изерн. – Однако люди прощают тебе это, поскольку ты молода, глупа и, как ни странно, привлекательна.

– Да, пр-ривлекательна!

Рикке снова приложилась к кружке, но глоток на полпути встретился с полуотрыжкой-полутошнотой, поднимавшейся навстречу, так что она едва не задохнулась и раскашлялась, забрызгав элем все вокруг. Если бы она не была настолько пьяна, это выглядело бы ужасно непристойно, но сейчас она просто рассмеялась.

– И если я пьяна, то что ж? У нас тож-рество или нет?

Изерн медленно подняла к ней взгляд над краем своей кружки.

– Это называется «торжество».

– А я так и говорю. Тож-ржрество!

Проклятое слово! Она никак не могла заставить онемевшие губы выговорить его. В зале – точнее, в амбаре, поскольку им пришлось использовать то, что имелось под рукой – постепенно воцарялась тишина. Отец Рикке собирался произнести речь.

– Чш-ш-ш! – зашипела Рикке. – Чш-шшш-ш!

– Я ничего не говорила, – заметила Изерн.

– Чш-ш-шш, я тебе говорю!

Ее надтреснутый голос прозвенел по всему притихшему амбару, и ее отец в тишине откашлялся. Взгляды всех собравшихся обратились к Рикке, и ее лицо запылало. Она поглубже втиснулась в свое сиденье и украдкой еще разок отхлебнула из кружки.

– Может быть, Кальдер со Скейлом и их ублюдками и заставляют нас отступать! – провозгласил отец Рикке. – До поры до времени!

– Мы еще вернемся к этим подонкам! – проревел кто-то.

Остальные тоже не упустили возможности, принявшись осыпать врага разнообразными оскорблениями. Рикке скривила губы и сплюнула на солому.

– Может быть, мой сад и втоптали в грязь!

– Там все равно ничего не росло, кроме колючек! – крикнул кто-то из задних рядов.

– Может быть, я и произношу эту речь в чьем-то ветхом амбаре, а не в собственном замке в Уфрисе!

– В твоем замке воняло псиной! – раздался другой голос.

В толпе послышались смешки, в основном среди Названных – их было здесь больше сотни, втиснутых вокруг столов, сделанных из старых дверей. Отец Рикке, впрочем, оставался серьезным, и они вскоре заткнулись.

– За свою жизнь я потерял немало всего, – продолжал он. – Что-то потерял, что-то у меня отняли. Много хорошего народа вернулось в грязь за эти последние недели. Много пустых мест осталось теперь здесь, среди нас, где должны были сидеть наши друзья. Эти пустые места никогда не заполнить!

Он поднял свою кружку, и все последовали его примеру. Амбар наполнился угрюмым бормотанием.

– За мертвых! – хрипло произнес Трясучка.

– За мертвых! – эхом отозвалась Рикке, шмыгая носом, чтобы остановить накатывающую волну печали, смешанной с гневом.

– Но мне посчастливилось иметь верных союзников! – Отец Рикке кивнул в сторону леди Финри: бедняжка изо всех сил старалась показать, что она чувствует себя здесь на своем месте. – А теперь ко мне вернулась и моя дочь! – Он с широкой улыбкой повернулся к Рикке.

– Так что, невзирая на горести, я считаю, что мне повезло!

Он крепко обнял ее и поцеловал в голову, и пока амбар, содрогаясь всеми своими древними балками, звенел от радостных воплей и возгласов, тихо проговорил ей на ухо:

– Пожалуй, больше, чем я заслужил.

– Я тоже хочу сказать тост!

Рикке вскарабкалась на стол, опираясь ладонью на отцовское плечо, и подняла свою кружку над головой. Эль выплеснулся, залив деревянную столешницу, но, впрочем, та и без того была вся в пятнах и подтеках, так что никто не заметил бы разницу.

– За всех вас, несчастных ублюдков, которые так бездарно заблудились, но благодаря мягкому руководству Изерн-и-Фейл все же смогли найти дорогу обратно ко мне!

– За заблудившихся ублюдков! – проревел кто-то, и все принялись пить, и отовсюду слышался смех, а откуда-то и обрывок песни, а в одном углу началась драка, и кому-то прилетело и он остался без зуба-другого, но все это в полном добросердечии и согласии.

– Клянусь мертвыми, как же я рад, Рикке, что ты вернулась целой и невредимой! – Отец обхватил ее лицо старыми узловатыми руками. – Если б с тобой что-нибудь случилось…

Кажется, в уголках его глаз блестели слезы. Он улыбнулся и шмыгнул носом.

– Кроме тебя, я не сделал за свою жизнь ничего хорошего.

Ее беспокоило, как он выглядел – какой-то бесцветный и серый, на много лет старше, чем когда она в последний раз виделась с ним несколько недель назад. Ее беспокоило, как он говорил – какая-то слюнявая сентиментальность с постоянной оглядкой назад, словно впереди смотреть было уже не на что. Однако ей меньше всего хотелось, чтобы он видел ее озабоченность, так что она продолжала кривляться еще больше, чем прежде.

– О чем это ты, старый кретин? Да ты наделал целую кучу добра! Горы! Кто сделал для Севера больше, чем ты? Среди этих дурней не найдется ни одного, кто бы не умер за тебя!