Немного ненависти - Джо Аберкромби

Сарлби ухмыльнулся.

– Не говоря уже о симпатичном лице, сметливом уме, чувстве юмора… Напомни-ка, а что ты вложил в ваш брак?

– Честно говоря, не имею ни малейшего представления.

– Ну что ж, тебе повезло, и твоей семье тоже. Там, на горе, жить не так уж и плохо, по крайней мере смога меньше. Кто-то же должен оказаться наверху, верно? Кто-то должен жить хорошо, пока другие страдают.

Броуд бросил на Сарлби взгляд поверх стекол:

– Ты когда-нибудь перестанешь меня доставать?

– Это не я, это твоя совесть.

– О да, конечно. Ты просто снабжаешь ее боеприпасами.

– Если ты вдруг устанешь от колющего чувства, ты знаешь, что можно сделать. – Сарлби положил Броуду руку на плечо и продолжал вполголоса ему на ухо: – Ломатели собираются, брат. Нас все больше с каждым днем. Грядет Великая перемена! Это всего лишь вопрос времени.

Броуд поежился – то ли от его дыхания на своей шее, то ли от чувства, что ему доверили тайну, то ли от ощущения рискованности обсуждаемого предмета, то ли просто от липкой жары. Когда-то он тоже хотел все переменить. Прежде, чем отправился в Стирию и узнал, что вещи не меняются так вот запросто.

– Ну конечно, – хмыкнул он. – И тогда каждому выдадут по собственному дракону, чтобы летать, и по собственному пряничному замку, чтобы жить. Чтобы можно было есть стены, если вдруг проголодаешься.

– Я знаю, Бык, я не глупец. Я знаю, как устроен мир. Но, может быть, нам удастся хоть немного распределить богатства. Вытащить этих ублюдков из их дворцов на горе, а тех бедняков – из их подвалов на Луговой улице. Обеспечить каждому человеку честную плату за честный труд. Чтобы больше не было подведенных часов и штрафов, и девочек, которых заставляют работать по ночам. Чтобы мясники не продавали испорченное мясо, пекари не разбавляли муку мелом, а трактирщики не подливали в эль тухлую воду. Может быть, нам удастся добиться хотя бы, чтобы малолетним детям не дубили кожу рассолом – уже это будет неплохо, а? Как ты думаешь?

– Да… это будет неплохо.

Броуд должен был признать, что в этой небольшой речи было не так уж много пунктов, с которыми он мог бы поспорить.

– Никогда не знал, что ты такой оратор, Сарлби.

Где-то в глубине пивоварни что-то загремело.

– Я взял слова у людей получше меня, – отозвался Сарлби. – Тебе бы прийти к нам на встречу, послушать Ткача. Вот кто быстро бы сдвинул твои мозги в правильном направлении!

Откуда-то слышались звуки, похожие на приглушенные крики.

– Я не могу себе позволить такие мысли, – сказал Броуд чуть ли не с сожалением. – Я больше не пытаюсь исправить мир… С тех пор, как мы впервые взобрались на эти лестницы, наверное. Ко второму разу уж точно. У меня и без того достаточно проблем. Мое дело – держаться тише воды ниже травы. Приглядывать за семьей.

Снова грохот, еще громче. Внезапно из устья одной из печей, которые они только что погасили, вырвалось облако сажи.

– Какого черта? – Сарлби шагнул в том направлении. – Эй! Мы тут вообще-то подметаем!

В трубе что-то гулко завозилось, заскребло, потом изнутри вылетело новое облачко сажи, и следом – пронзительный вой. Броуд похолодел, услышав его. Голос вибрировал от боли и паники.

– Я не могу выбраться! – Похоже, это был один из маленьких трубочистов. – Я не могу выбраться!

Броуд и Сарлби обменялись взглядами, и на лице товарища Броуд увидел, как в зеркале, свой собственный ужас и беспомощность.

– Он застрял! – выдавил Сарлби.

Выронив швабру, Броуд метнулся к печи, взобрался на скамью рядом с дымоходом. Огонь в печи горел весь день; кирпичи были горячими даже снаружи.

Снова послышался грохот, звук соскальзывающего тела, и крики мальчика превратились в бессмысленный, нечленораздельный визг.

Дымоход был построен не лучше, чем большинство других построек в Вальбеке, и Броуд впился в крошащийся цемент пальцами, ногтями, словно надеялся голыми руками выдрать кирпичи, чтобы добраться до мальчика – однако это было невозможно.

– На, держи!

К нему подбежал Малмер и сунул ему в руки лом. Броуд вырвал у него орудие и принялся ковырять слабый цемент, тыча, царапая его острием, сыпя вокруг кирпичной крошкой, шипя проклятия. Он слышал звуки изнутри: мальчик больше не вопил о помощи, только кашлял и тихо подвывал.

Наконец один кирпич вывалился, и поток жара, хлынувший из отверстия, заставил Броуда отдернуть лицо. Он всунул конец лома в дыру, налег на него, как на рычаг, и сумел вытащить еще несколько кирпичей.

Вместе с ними вылетело облако сажи, и он закашлялся. Его стекла запорошило пылью. Рядом с ним Сарлби схватился рукой за неровный край отверстия, охнул от жара, сорвал с себя передник и обернул вокруг ладоней.

Броуд воткнул лом в глубину дымохода и налег всем телом, дрожа от усилия, рыча сквозь стиснутые зубы. От печи отломился большой блок кирпичей и обрушился вниз, открыв черное зияющее отверстие. Из него что-то торчало. Две черные обгоревшие палки. На конце одной из них Броуд увидел ботинок.

Как там было жарко! Как в домне. Броуд чувствовал, как по его лицу льется пот. Штаны мальчонки тлели и дымились, плоть на его ногах блестела и была покрыта волдырями. Броуд ухватил их, потянул, но его руки соскользнули. Сперва он решил, что это был слой пепла. Потом понял, что это кожа.

– Проклятье! – рявкнул Сарлби, снова берясь за лом. Посыпались кирпичи и известковая крошка, и наконец мальчик скользнул в объятия Броуда, окутанный облаком сажи.

Его тело было таким горячим, что не дотронешься. Броуду потребовалось немалое самообладание, чтобы не выронить его.

– Клади! – проскрежетал Малмер, взмахом руки сметая со скамьи насыпавшийся мусор и одновременно хлопая мальчика по дымящимся волосам, чтобы вытряхнуть угли.

– Черт!.. – прошептал Сарлби, прижав ко рту тыльную сторону ладони.

Мальчик не двигался. И не дышал. Учитывая, насколько он обгорел, может быть, оно было и к лучшему. В воздухе пахло жареным мясом – словно утренний бекон на сковородке.

– Что теперь? – прокричал Броуд. – Что теперь делать?

– А что тут сделаешь. – Малмер глянул вниз, двигая заросшей седой щетиной челюстью. – Он мертв.

– Спекся, – прошептал Сарлби. – Спекся заживо… мать-перемать…

– Я думал, ты сказал «западная сторона»…

Обернувшись, Броуд увидел старика-трубочиста. Рядом с ним стоял тот малыш, глядя во все глаза.

– Я думал, ты сказал…

Его голос оборвался бульканьем: Броуд схватил его за ворот и поднял в воздух, с размаху прижав к разрушенному печному щиту. Он беспомощно цеплялся за кулаки Броуда, пытаясь их разжать – жилистые напряженные пальцы поверх татуировок на костяшках.