Симптом страха - Антон Евтушенко

— Невероятно, ты угрожаешь мне!

Глеб испугался собственного тона, его повелительного наклонения.

— Нет, что ты! — смягчился он. — Конечно, нет. Но у тебя сейчас самое время, чтобы начинать ценить хорошее.

— До этого не ценила?

— Не ценила. Человек только тогда начинает ценить, когда с дерьмом сталкивается.

— Точнее и не скажешь! — Нэнси окинула критическим взглядом фигуру Глеба. — Прямо вот в точку сказал!

На этом их разговор нельзя было считать оконченным, но продолжать его из-за предельного накала не хотелось никому. Весьма кстати зазвонил мобильный телефон. Глеб потянулся к кредлу зарядного устройства, не рискнув включить соединение на громкую. Поднёс телефон к уху и, не перебивая, выслушал абонента на том конце.

— Это Лена, — ответил он после того, как дважды ответил в трубку «да» и отключился. — Говорит, что ошибалась: разговор с руководством вышел совсем не ерундовым. Когда освободится, не знает, скорее всего, не скоро. Предложила не ждать её и отвезти тебя домой. Или в ресторан. На твой выбор.

— Так и сказала?

— Нет. На самом деле, она сказала, на мой выбор. Решение за мной.

— А не обрыбится? — со злостью выдохнула Нэнси и заняла оборону: — Ты ко мне теперь на пушечный выстрел даже не подходи… благодетель!

— Что так? — шутливо не понял Глеб. Он провернул ключ в зажигании и «марк» тихо заурчал холостыми оборотами. — Не могу же я тебя оставить здесь?

На Нэнси вдруг накатила мысль.

— Дай-ка телефон.

— Зачем?

— Нужно позвонить.

— Да? — Глеб протянул трубку. — Пообещай, что телефон не встретится с моим затылком! — Он снова попытался отшутиться и тем самым сгладить неловкость ситуации.

— Хотела бы, уже ударила.

Нэнси наконец заполучила трубку в руки. Первое, что сделает она сейчас, это перезвонит Ленке и скажет ей о том, что будет ждать её в том самом кафе, в котором они собирались лопать «картошку». На какой-то момент она таки захотела стукнуть Глеба по его сценарию и даже рассмеялась этому желанию, но всё же удержала себя от сиюминутного тщедушия. В конце концов, много чести этому «доброжелателю», справедливо рассудила она. Никуда съезжать она, разумеется, не станет, если только сама Ленка не попросит об этом. Но тут же мелькнула предательская мыселька: а если попросит? Конечно Ленка спросит о разговоре её и Глеба, и Нэнси непременно расскажет о своеобразном опекунстве Иванголова. Но она даже представить не могла, какая за этим последует реакция. Может такой расклад вполне устроит Ленку. Имеет же Милашевич определённые виды и планы на Глебово либидо. Отсрочку их интрижке, ненамеренно конечно, но всё же давала она. Но она не соперница Ленке и уж тем более не разлучница. Во-первых, она никого не отбивала, и Милашевич вроде как при пассии, а Глеб сам по себе. Это, во-вторых. А в-третьих (здесь вступил знакомый баритон), Ленка, конечно, приятельница мировая и, вообще, к их треугольной ситуации подходит с тонкой дипломатией и удивительной мудростью, но (если подумать) подруге выгодно от неё избавиться. Р-раз — и нет соперницы.

«Всё-таки соперница?» — подумала Нэнси, но саму себя одёрнула: глупости. Но Ленке перезванивать не стала. Почему-то снова вспомнила про невыполненный заказ и решила, что если вдруг её «попросят» из квартиры, то податься будет некуда. Денег — ноль, перспектив тоже не шибко больше, а тылы-то совершенно не прикрыты, и как она только докатилась до жизни такой. Проклиная всё на свете и копя побольше злости для храбрости, она набрала по памяти номер Савелия Витольдовича.

Через четверть часа, развернув машину, Глеб мчал обратно в Купчино, чтобы забрать из Ленкиной квартиры сумку с дописанным фаянсом, а уже оттуда отвезти посуду по адресу, который Сава после некоторых раздумий продиктовал Окуневой. Все пять минут чужого телефонного времени Сава ворочал неуместные, обидные слова, форсируя где-то подслушанным «дедлайном», сетовал на неисполнительность заказчиков и грозился ввести практику штрафных санкций. Пришлось слукавить и сказать, что заказ готов. Ко всему прочему, «блошевал» торговец Сава только в «хлебные», то есть в выходные дни, но ждать субботы не было никакой возможности.

«В будни я охочусь за покупателем у приятеля в салоне, — говорил он. — С понедельника по среду с десяти до шести. Адрес запиши…»

Салон находился в районе Угольной гавани. Глебу, настоявшему на том, чтобы отвезти Нэнси с её солидной поклажей, пришлось признать: райончик для него мало знакомый. В минутном утешении он вспомнил про полезную покупку, извлёк из упаковочного целлофана навигатор и заставил того искать точку на карте. Гаджет долго диагностировал себя, попискивая жалобным вопросом «Where am I now? Seek, seek, seek…»42, и Нэнси казалось ещё немного и политкорректная машинка выдаст наболевшее «Guys! What hole are you in?», потому что парящие где-то на околокупчинской геостационарной орбите спутники упорно не хотели находиться. Наконец, на экране обозначился витиеватый маршрут и подбадривающее «Go!» втянуло их с ветерком в питерский индастриал с портовой тематикой. Утро перерастало в день и уплотнённые автомобилями дороги медленно, но верно избавлялись от моторов: в первый рабочий день недели тяжатели с личным транспортом худо-бедно добирались до офисов, контор и прочих профпригодных помещений, расположенных, как это водится, на максимальном удалении от дома.

Бесконечное переплетение рельсов, сходящихся и расходящихся друг с другом, словно человеческие судьбы, стреловые краны, сильно искривлявшие пространство, караваны барж, устроенных цепочкой под разгрузку и рифлёные параллелепипеды морских контейнеров, похожих на гигантские детали Лего, могли служить достойной иллюстрацией к непридуманному Рельсоморью43, однако, очевидно, салон, где с понедельника по среду обитал торговец Сава, требовал заочного перерождения в салун, потому что только салун времён Дикого Запада мог лаконично вписаться в суровые, окрестные ландшафты.

Такого «другого» Питера Нэнси не знала и не представляла, что у изнанки северной столицы есть и такие постэпические выверты. Если немного, совсем чуть-чуть сместить призму воспринимаемой действительности и сфокусировать её на формах изящного абстрактного искусства (она ловила себя на мысли, что здесь, как нигде, это делать кардинально просто), то создавалось впечатление, что всё окружающее пространство не более чем инсталляция со сменой мировых контекстов, потому что окрестность, несмотря на свою разворочённость, создавала ощущение художественной цельности, что-то такое, неподвластное разуму, но так или иначе им завладевающее. Должно быть в этом и заключалась магия и обаяние столичноснобского города-музея с его небанальными шедеврами, где даже обычные портовые краны, вписанные в эклектику постапокалиптического коктейля, представляли собой неоготические башни, которым самое место в жемчужной коллекции архитектурного собрания.