Симптом страха - Антон Евтушенко

— В любом случае, — добавила Нэнси тоном человека, неожиданно решившего, что окружена плотным пространством глухоты, докричаться — не докричишься, но голос сорвёшь. — Даже если я права — и книга добыта из разрушенного храма, даже если прав Тарас, — она посмотрела на Бубу, молчаливо наполнявшим её чашку чёрным кофе, поблагодарила кивком головы, — и это редкая копия рукописного свода, нам то что с того? Репринт, скорее всего, уже где-нибудь в частной коллекции. Или, что вернее, наоборот, вместе с теми прохвостами осел на дно на очень-очень продолжительное время.

Ленка положила щёку на плечо Бубы, втягивая тёплый запах его шеи.

— Да, мы здорово их шугнули, — довольно сказала она, безумно радая сменить тему, хотя бы потому, что обронённые слова требовали время «на подумать». — Думаю, они испачкали штанишки.

— Ты что, ты считаешь, Глеб имел какое-то право так поступать? — внезапно накинулась на неё Нэнси. Залпом в несколько широких глотков она опрокинула в себя содержимое чашки. — Он ведь не собирался тормозить, а если собирался, то просто не успел бы.

— Эти двое отпрыгнули же? — Тарас тревожно перевёл взгляд с Нэнси на Ленку. — Ты говорила, они успели.

— Лично я не уверена, — сказала Нэнси, — что мы их наверняка не сбили. Может, их бездыханные тела до сих пор валяются в кустах.

— Не нагнетай, подруга! Удара не было. Так что: не может!

— Хорошо, — кивнула Нэнси. — А как тебе такой вариант развития событий: они найдут нас и устранят, как единственных свидетелей.

— Как найдут?

— Элементарно! По номерному знаку. Ты знаешь, как легко отыскать владельца по номеру машины?

— По щелчку пальца, — авторитетно подтвердил Тарас и Ленка посмотрела на него ошеломлённо.

— Тебе откуда знать?

Она охмурела лицом и процедила сквозь зубы недовольно:

— По-моему, вы оба параноите. Никто не будет устранять нас из-за какой-то книги. Игра не стоит свеч.

— Тут надо-то всего троих свидетелей убрать.

— Подумаешь, — поддакнул Буба, — тройное убийство…

Он откровенно старался придать голосу суховато-небрежный тон. И прислушивался: получилось ли?

— Дичь! — одёрнула Тараса Ленка, так, словно говорила команду «фу». — Я знаю, это стёб, так что прекратите. Оба! Милашевич вам не запугать.

Но глаза выдавали Ленку, на Ленку без мучительной неловкости теперь нельзя было смотреть.

Залился в нагрудном кармане комбеза телефон, разрывая тишину искорёженным металлом механическим голосом «Хэлло мото», и Ленка, чуть не поперхнувшись кофе, судорожно полезла за ним. Щёлкнула «раскладушкой», разламывая, похожий на бритву новомодный «рейзер» в намекающем кораллово-розовом «девчачьем» корпусе (ненавязчивый продакт-плейсмент делал своё дело), взглянула на дисплей и её пальцы нетерпеливо задрожали.

— Уже нашли? — с усмешкой жал своё Тарас, но понял, что «заигрался», погладил ладонью Ленкину щёку, встревожено осведомился: — Всё хорошо, Ленчег?

От его прикосновения, а может от непривычного для Бубы обращения, она вздрогнула, словно по её телу пропустили ток. Вскочила, бросила уже через плечо что-то типа «нормульно-нормульно» и удалилась к ржавым перилам, так чтобы телефонный разговор оставался приватным. Небезопасные перила едва доставали Ленке до бедра, и Бульба то и дело обеспокоенно оглядывал маячивший по краю крыши женский профиль.

— С работы, наверно, — пожала плечами Нэнси и, пытаясь отвлечь Бубу, попросила: — Есть кофеёк ещё? Подлей, будь другом.

Она опрокинула в себя несколько глотков, прежде чем Ленка окончила короткий разговор и вернулась к их «поляне».

— С работы звонили, — сказала она.

Нэнси развела руками и покосилась на Бубу: мол, видишь, я же говорила.

— А кто? — спросил Тарас.

— Сама Усцелемова снизошла до диалога, — заключила Ленка. — Слушай, Бубочка, ну мне надо метнуться в её зверинец.

— Зачем?

— Говорит, не телефонный разговор. Можно, конечно, было послать, у меня сегодня честный выходной, но тон её мне не понравился.

— Могу поехать с тобой.

— Не надо. Сама справлюсь.

— Мне не сложно.

Понесло человека на доброту, раздражённо подумала Ленка, а вслух сказала:

— Ты, Бубочка, останься. Кому-то нужно намарафетить крышу после нашей репетиции, так ведь? А мы метнёмся с Нютиком.

— Со мной?

— Ну да. Поможешь на обратном пути выбрать торт и дотащить его на флэт.

— Я не могу, — запротестовала Нэнси. — У меня заказ горит! Я душу дьяволу не продавала, чтобы «вжух и готово!», как у легендарного монаха…

— Тс-с, подруга! С Усцелемовой я разберусь, минутное дело. Зато в торговом центре есть хороший кафетерий. Съедим по десерту, будь они не ладны эти лишние калории. День рожденья есть день рожденья.

— Он у тебя только завтра, — напомнила Нэнси. — Так что нет, ни за какие коврижки я не куплюсь.

— Да брось. Никто ещё не отказывался от самого крутого пирожного в мире.

— И что это за самое крутое пирожное в мире?

— Подруга, это «Картошка». Классический рецепт.

— Эпикурейка, — хмыкнула Нэнси.

— Любому возразившему — кипяток в лицо.

— Она плеснёт, — подтвердил Тарас и на всякий случай отодвинул кофейник дальше.

— Хорошо, — тяжёло вздохнула Нэнси. — Но помни, Золушка, что карма — это соотношение действий и последствий.

— Плевать, — сказала Ленка. — Похоть, тщеславие и углеводы — три самых главных людских порока, и я не намерена идти на поводу сомнительной добродетели. По крайней мере, в той части, что касается десертов. Так ты со мной?

Малая Балканская вытягивала свою затёкшую, шершавую, в потресканном асфальте спину, ещё лоснящейся от поливочных машин, аккурат до телепорта. Именно по ней удобнее, быстрее всего было добираться от улицы Олеко Дундича, где в одном из корпусов дома номер девятнадцать обитала Ленка. От Балканской площади автобусом, троллейбусом, трамваем или метро можно было телепортнуться без всяких парадоксов в любую точку города или за город, благо рядом в область пролегала железнодорожная ветка, по которой, весело стуча колёсами, проносились ряженые в граффити поезда.

Согласно топонимической традиции (в таких случаях обычно добавляют, что так сложилось исторически) в ряде названий улиц района Купчино преобладала балканская тематика. Социалистический блок Юго-Восточной Европы подарил городу на берегах Невы Забалканский проезд, Загребский бульвар, улицы Ярослава Гашека и Олеко Дундича, Будапештскую и Белградскую улицы. Средоточием народно-оголтелой разнузданности, по понятным причинам, служила сама площадь, где для полноты картины уже в постсовестком Петербурге появился памятник герою Гашека — солдату Швейку. Кроме бравого артефакта, отлитого на деньги щедрых меценатов, успевших высвободить плечи от малиново-пиджачных выточек и облачиться в респектабельные тройки Гуччи, возникли и другие приметы эпохи — с отсылкой к тем же меценатам. Торгово-развлекательные колоссы стали расти со скоростью агрессивной раковой опухоли. Один из них — «Балкания Нова» — с гладкими и блестящими, как облизанная карамель бочками-стёклами, лихо откусила треть Балканского майдана. Тем не менее, снискала у населения успех. На перекрёстке базарных рядов, бывших здесь ещё вчера, засветились новые интерактивные зоны коммерциализированной жизни на западный манер, с которой русский человек всё никак не мог ужиться, приобвыкнуть. Стекловидные колбы скоростных лифтов, облицованных дорогим шпоном, сновали по многоэтажному провалу озеленённого атриума, доставляя к ковровым дорожкам, податливо принимающим шаг. Вместо суконной простоты — шкатулочное обрамление, вместо замшелого сторожа с мениском и одышкой — угрюмые и бдительные чоповцы с уоки-токи и дубинками-резинками. Декоративные фонтаны, золотые рыбки, гирлянды из шаров и всюду указатели (как в метро) — всё создавало ошеломляющее впечатление. Рядом с торговым комплексом было тоже излишне многолюдно. На парковку въезжали бесшумные машины, протискиваясь сквозь народ, тёкший ручьями через осколки площади, кто к метро, кто в чрево «Новы».