Симптом страха - Антон Евтушенко

— Не заставляй меня повторять! — взмолился Тарас. — Всё равно не смогу.

Ленка рассмеялась в голос. Её кругленькое, покрытое золотистым пушком лицо казалось особенно милым. Тарас невольно любовался ею. Он долго всматривался в её горящие фиалковым огнём глаза, как бы желая прочесть в них всю правду, все самые тайные чувства и движения мысли. И Ленка, учуяв это подробное полуутаённое выискивание, немедля вернула Бубу в русло их беседы.

— Да, мы дискутировали о «Дьявольской Библии», — сказала она, сдвигая брови.

— Почему, кстати, «Дьявольская»? — спросила Нэнси. — Это что, типа, библия наоборот? Вроде той иконы с обратным эффектом, которую мы так и не увидели.

— Не-е-ет, — замотал головой Тарас.

— Я объясню. Можно-можно?

Ленке не терпелось рассказать самой то, что она узнала днём раньше от Тараса. Тот сделал великодушный жест одобрительной гримасой, и она застрекотала, как швейная машинка «Зингер» стежками слов.

— Весь сыр-бор из-за одной крамольной иллюстрации на странице номер двести девяносто. Это рисунок Дьявола, выполненный в полный рост. Он является изобразительной частью описания реального случая экзорцизма. Вообще же, «Гигас» состоит из канонических текстов Ветхого и Нового заветов, а также трудов всяких умных чуваков, которые, если я ничего не путаю, были весьма толерантны к Моисею и Христу. Ах да, любопытна предыстория. По легенде монах, приговорённый к смертной казни, поклялся написать за одну ночь самую большую Библию и тем самым искупить свою вину.

— Вряд ли, это был путь к просветлению, — покачала головой Нэнси. — Этот монах ступил на скользкую тропу фриланса и совершил самую тотальную ошибку «вольного копейщика».

— Какую? — осведомился не без интереса Буба.

— Он утвердил сроки. Ещё и подписался под ними. «За ночь успею»? Это же мечта любого заказчика. К сожалению или счастью, имеющая мало места к реальной жизни.

— Не забывай, это легенда, — напомнил Тарас. Кто-кто, а он знал цену красноречивому преданию.

— Да, — кивнула Ленка, — но каждая выдумка на чём-то основана, тем более, что монах и сам засомневался в осуществимости прожекта, но было поздно: клятва дана.

— Почему я не удивлена! — с азартом повышенного самомнения промурлыкала Нэнси и утвердительно кивнула. — И, между прочим, нарушать клятвы кое кому не привыкать. Не правда ли, май дарлинг?

Ленка, не прерывая беседы, исподволь исполнила ещё один немиролюбивый жест — провела пальцем по горлу.

— Так вот, — как ни в чём не бывало продолжала она, — сообразив, что погорячился и реализовать на практике задумку, как ни пыжься, не получится, он разрулил проблему весьма незаурядным способом: продал душу дьяволу в обмен на помощь с книгой. Условие их сговора было, в общем, простым: князь тьмы затребовал свой портрет в священной книге.

Буба окинул девушек вопрошающим взглядом.

— Ну, понятно, — кивнула Нэнси и мысленно дала зарок впредь подавлять свои издёвки каким-нибудь менее травмоопасным приёмом ведения беседы. — Неплохой пиар-ход, если из-за одной картинки богословский свод перелинчевали в пандемониум.

— Да, было любопытно подержать в руках хотя бы копию, — Ленка мечтательно зажмурилась, — полистать её…

— А зачем тебе теологические тексты на латыни? Что, в принципе, ты можешь почерпнуть из канонических фальсификаций ранних текстов, отличающихся от более поздних дописками и допечатками?

— То есть, — Тарас собрался с духом, чтобы задать волнующий его вопрос, — ты считаешь Библию фальш… фальшификацией?

Нэнси пожала плечами.

— Таковы уж особенности моего рационализма, не принимающего на веру ничего без доказательств.

— Иисус тоже?

— Что «тоже»?

— Не веришь, что он был…

— Люди! — воскликнула она, обращаясь не предметно к Тарасу или Ленке, но безусловно имея их в виду. — Интерпретируйте свои вероисповедания в собственной парадигме. Вера — одинокое дело, но почему-то человеку всегда хочется рассуждать на эту тему. А рассуждать тут нечего. Человек всегда во что-то верит. Вот ты, Тарас — в сакрализацию книги и печатного слова, ты, Ленка — в вещие сны и приметы, а я — в единорога, йети и цветущие магнолии на Марсе. Вру, конечно: не верю, потому что Бигфут по доказательной базе ненамного дальше Христа ушёл… даже со своим пятьдесят пятым растоптанным.

— А плащинская туриница? — попытался воспротивиться Тарас. — А четыре Евангелия?

— Да брось. Про туринскую плащаницу я вообще молчу, а в упомянутых тобою книгах Матфея, Иоанна, Луки и Марка как раз сильна эта ваша готическая закваска, такой тяжёлый несмываемый налёт мистики для… не знаю, нагнетания атмосферы, что ли. Достоверных данных объективно нет. Скорее всего — но это не точно! — образ Христа собирателен. Ну было несколько проповедников мессианского толка, таких бродячих менторов. Они же были всегда в достатке, в любое время, при любой эпохе. Как это водится, переврали — умышленно или нет, не суть — и получилась история, что «зыбкий свет струит».

— Во что веришь ты?

— Я верю, что человечество рано или поздно научиться жить разумно. Да, для этого мало доказательств, это вопрос именно веры. А вот как оно там было две тысячи лет назад ни одна священная книга не скажет. Да мы, наверно, никогда уж не узнаем. Но был Иисус или не был, какая, по сути, разница. Важнее чтό он значит. Для тебя. Для тебя. Для меня. Кто-то видит в нём авторитарность, кто-то — моральное начало, кто-то не видит ничего, но это уже что-то, потому что видеть там, где ничего нет — это, как сказал Малиновский40, традиционно разыгрываемое чудо, элементарная потребность человека в чудесах. Идея веры давно подменена идеей обряда.

Тарас терпеливо дожидался паузы, а дождавшись её, вдруг разволновался и забыл, что хотел сказать. Но в лёгких уже гулял воздух, набранный для стремительной фразы, и он выдохнул её, вернее, первое, что пришло на ум.

— Мы хотим чуда, — сказал он, — и получаем его.

— А по мне, так, хоть горшком назови, только в печку не ставь, — тактично отвергла Нэнси Тарасов домысел. — Ну, хочется кому-то приложиться к культу религиозного чуда, да на здоровье, не жалко ведь, только других не надо приобщать. Пусть каждый сам решит, нужен ему символ или он уж как-нибудь обойдётся голыми трактовками фактологических исследований.

Нэнси затихла, чтобы отдышаться, перевести дух. Лицо её горело. Не получалось вести беседу безвредными приёмами. Везде натыкалась на опасность проговаривания проникновенной прямой речи.

— С точки зрения биологии, — Ленка выбросила вперёд растопыренные пятерни своих мягких рук, как бы призывая присутствующих не опускать планку конструктивного общения, — ничего плохого в сигнальном поведенческом акте, коим является ритуал среди животных при общении друг с другом, нет. Но в том-то и дело, что религиозные ритуалы человека обращены не друг на друга, а не некую высшую эманацию.