Время свинга - Зэди Смит

Не очень походило на открытие школы — скорее на объявление о конце старого режима. Посередине стоял отряд молодых солдат в темно-синих мундирах с медными инструментами в руках, они жестоко потели. Там не было никакой тени, а они простояли навытяжку уже целый час. Я сидела в сотне ярдов от них, под навесом с великими и славными представителями всего региона в верховьях реки, местной и международной прессы, Грейнджером и Джуди, но без Президента и без Эйми — покамест. Ее должен был привести Ферн, когда все наладят и расставят по местам, а это процесс долгий. Ламина и Хаву, не относившихся ни к великим, ни к славным, поместили невесть где, вдали от нас, ибо иерархия рассадки была абсолютна. Примерно каждые четверть часа Джуди, а иногда Грейнджер, а иногда я высказывались, что кому-нибудь пора бы этим несчастным музыкальным солдатам поднести воды, но никто из нас этого так и не сделал, как не сделал этого и никто другой. Меж тем пришли строем детские садики, каждый — в своей особой форме, с фартучками, в рубашечках и шортиках поразительных сочетаний цветов: оранжевых и серых, к примеру, или желтых и лиловых, — вели их небольшие группы женщин, их воспитательницы, которые в смысле наведения блеска ни перед чем не остановились. Воспитательницы Детского сада Кункуянг-Кеитая надели тугие красные футболки и черные джинсы со стразами на карманах, а волосы заплели причудливыми косами. Воспитательницы Детского сада Туджеренг были в просторных одеяньях и косынках с красно-оранжевым узором и одинаковых белых сандалиях на платформе. Каждая команда выбрала тактику, отличную от соседской, но, как «Величайшие»[131], в своей группе поддерживали полное единообразие. Они входили через главные ворота, плавно пересекали двор, дети тянулись за ними с непроницаемыми лицами — точно не слышали, как мы их приветствуем, — а когда достигали отведенного им места, две женщины без единой улыбки разворачивали самодельный транспарант с названием детского сада и становились, держа его, переминаясь с ноги на ногу, пока ожидание длилось. По-моему, я никогда не видела столько возмутительно красивых женщин в одном месте. Я и сама приоделась — Хава мне твердо заявила, что мои обычные хаки и жатый лен не годятся, — заняв белое с желтым широкое одеянье и топ у моей хозяйки, а поскольку они были для меня слишком узки, застегнуть сзади я не могла, поэтому пришлось маскировать не сошедшиеся края широким красным шарфом, небрежно накинутым на плечи, хотя жара была градуса 102, не меньше[132].

Наконец почти через два часа после того, как мы расселись, все, кому нужно было быть во дворе, оказались во дворе, и Эйми, окруженную толпой толкающихся доброхотов, Ферн провел на центральное место. Засверкали вспышки камер. Первым делом она спросила у меня, повернувшись:

— Где Ламин? — Я не успела ей ответить: взревели горны, началось главное мероприятие, и я, откинувшись на спинку стула, недоумевала, не поняла ли я на самом деле неверно все, что, как я была так уверена две предыдущие недели, понимала. Ибо теперь на плац в костюмах вышел парад детишек, все — лет семи или восьми, — одеты вождями африканских наций. Они шли в кенте и дашики[133], в воротничках Неру и костюмах сафари, и у каждого была своя свита, состоявшая из других детей, переодетых охранниками: темные костюмы и темные очки, говорили в фальшивые рации. У многих маленьких вождей рядом шли их маленькие жены, помахивая маленькими сумочками, хотя Дама Либерия[134] шла одна, а Южная Африка явился с тремя женами[135]: те, идя следом, держались за руки. Глядя на толпу, можно было подумать, что никто в жизни не видал ничего смешнее, и Эйми, также считавшая это уморительным, стирала с глаз слезы, когда тянулась обнять Президента Сенегала или потрепать по щеке Президента Кот-д’Ивуар. Вожди шествовали мимо отчаявшихся вспотевших солдат, а затем — перед нашими местами, где махали и позировали для фотоснимков, но не улыбались и не говорили. Затем оркестр прекратил реветь приветственные ноты и пустился в очень громкое медное исполнение национального гимна. Стулья наши задрожали. Я повернулась и увидела, как во двор по песчаной почве с рокотом вкатились два массивных автомобиля: первый внедорожник походил на тот, в котором четырьмя месяцами раньше ездили мы, а второй — настоящий полицейский джип, вооруженный так, что напоминал танк. Около сотни детишек и подростков из деревни бежали рядом с этими автомобилями, за ними, иногда — перед, но неизменно в опасной близости от колес, ликовали и улюлюкали. В первой машине, высовываясь в люк, стоял восьмилетний вариант самого Президента в роскошном белом бубу[136] и белой куфи, держа в руке трость. Подобие соблюдалось: он был так же темен, как Президент, и у него было такое же лягушачье лицо. Рядом стояла восьмилетняя блистательная красотка примерно моего оттенка кожи, в парике и облегающем красном платье, и швыряла в толпу горстями «монопольные» деньги. В борта машины тоже вцеплялись маленькие агенты службы безопасности в черных очочках и с пистолетиками, которые наводили на детей, а те иногда в восторге разбрасывали руки, подставляя маленькие груди под прицелы своих сверстников. Рядом с машиной трусили две взрослые ипостаси тех же агентов охраны, в таких же нарядах, но без пистолетов — по крайней мере, я не заметила, — и снимали все происходящее на новейшие видеокамеры. В полицейском джипе, замыкавшем процессию, маленькие полицейские с игрушечными автоматами делили места с настоящими полицейскими, у которых были настоящие «калашниковы». И маленькие, и большие вскидывали оружие вверх — к восторгу детворы, которая бежала за машиной и пыталась взобраться в джип сзади сама — дотянуться до места силы. Взрослых, среди которых я сидела, казалось, разрывает между улыбчивыми приветствиями — когда камеры разворачивались к ним, чтобы его поймать, — и криками ужаса от того, что всякий миг машины грозили столкнуться с бегущими отпрысками этих взрослых.

— Двигайся, — услышала я крик настоящего полицейского настойчивому пацаненку у правого колеса, который выпрашивал сласти. — Или мы тебя задавим!

Наконец машины остановились, миниатюрный Президент выбрался, подошел к настилу и произнес краткую речь, ни слова из которой я не услышала, потому что завелись динамики. Никто другой тоже ничего не расслышал, но все мы засмеялись и захлопали, как только она завершилась. У меня возникла мысль, что, явись сюда сам Президент, воздействие мало чем бы отличалось. Демонстрация власти есть демонстрация власти. Затем встала Эйми, сказала несколько слов, поцеловала человечка, взяла у него трость и помахала ею в воздухе под бурные крики. Школа была объявлена открытой.