Большая книга ужасов – 81 - Мария Некрасова

Если бы потолок надо мной не грозил обвалиться каждую секунду, я бы побилась об него головой. Знаю, что не поможет, но это полезнее, чем пустые разговоры с моей новой собеседницей. Большой сидел у моего уха, лопал торт и только изредка заинтересованно потягивал носом вверх – туда, где стояла старуха. Спокойно, я образец терпения! Я просидела здесь достаточно долго, чтобы добиться помощи даже от такой… К тому же у меня бесценный опыт общения с бабой Зоей.

– Караулить как раз не надо. – Я сделала самый милый голос, на какой была способна. – Наоборот. Позовите мою маму. Она волнуется. Она живет…

– Конечно волнуется, мне тогда знаешь как всыпали! Сидеть не могла, наверное, месяц. Когда тот пьяница явился к моим родителям, волоча забетоненные штаны…

– Да-да, я поняла. Позовите мою маму, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Тут холодно и крысы.

Большой глянул на меня через плечо: наверное, я совсем сбрендила, но в его взгляде виделась обида.

– Крысы! Ой! Спасу от них нет. У меня тоже завелись, всю ночь колобродят: грызут, шумят, спать не дают. Я пришла в аптеку, говорю: мне бы яду. А они смеются: не продаем, говорят, теперь нельзя. А этих морильщиков вызывать дорого…

– У меня есть двести рублей – но только если вы позовете мою маму. Или еще кого-нибудь… Идет?

Бабулька притихла, должно быть пытаясь осознать услышанное. Молчала, наверное, минуту, я забеспокоилась, не умерла ли она там, но грязная фигура за окном твердо стояла на ногах.

– Кого позвать-то? – переспросила она.

«Того, блин, кто соображает быстрее!» Но вслух я, конечно, сказала другое:

– Кого угодно. Выйдете в город, поймайте за рукав первого попавшегося, а лучше машину, и скажите, что в старом театре завалило девочку, она жива и нужна помощь.

Опять пауза. Эта бабка вгонит меня в гроб.

– Кого-кого позвать?

Я стукнула кулаком по земляному полу, и Большой смешно подпрыгнул рядом со мной. Ему объяснить было бы проще, но он не мог никого привести на помощь, вот в чем штука. Насчет бабки у меня тоже были большие сомнения, я бы на месте кого угодно просто не поверила бы ей…

– Придумала! Идите в школу. И скажите бабе Зое, что Ленка из одиннадцатого в старом театре под обвалом. Ей нужна помощь. В школу идите. Школу знаете?

– Знаю, конечно! Только что тебе там нужно, ты же небось и выбраться-то не сможешь из-под этих руин!

Я вцепилась обеими руками себе в волосы и сильно потянула. Начинаю понимать значение выражения «рвать на себе волосы». Ужасно хотелось что-нибудь порвать или кого-нибудь убить. За что мне это?! За то, что пошла в театр и залезла там куда не надо. Серьезно? Люди совершают куда более серьезные проступки – и ничего: живут долгую счастливую жизнь. Кажется, я тоже ее проживу. Здесь.

– Что нам делать, Большой? Укуси ее – может, поумнеет?

– Что говоришь?

– Говорю: по ребятам соскучилась. Позовите кого-нибудь из школы.

– Дура, тебе сейчас не об этом думать надо! А как вылезти!

И тогда я разревелась. Громко, со всхлипами, едва удерживаясь от того, чтобы не высказать бабульке вслух все, что я о ней думаю. Большой подпрыгнул от неожиданности и деликатно ускакал куда-то в ноги.

– Ты чего там, ревешь? Не реви, я тебя спасу. Сейчас передохну и схожу в милицию. – Она завозилась за окном, усаживаясь на землю.

От маразма происходящего я разревелась еще сильнее.

* * *

Отдыхала она, наверное, до обеда. Я лежала и слышала ее храп, и мне становилось легче оттого, что я не одна. Было как-то спокойнее, хотя все равно бесило. Она может уйти в любой момент, может встать и спасти меня двумя короткими словами, пройдя пару сотен метров (хотя для старухи это, наверное, нелегко – но мне-то тут тоже нелегко!) – она может! А она спит. Больше всего я боялась, что она проснется и все забудет и мне придется начинать заново весь этот содержательный разговор – если она вообще станет меня слушать, а не сбежит. Спасение иногда обретает очень странные формы. Вот откуда она, спрашивается? У нас небольшой город, и бродяг толком нет. Хотя кто ее знает…

Проснулась она ближе к обеду, когда я сама уже задремала. Шумно завозилась под окном, раскидывая мелкий мусор, встала и заглянула ко мне сквозь выбитое стекло:

– Жива?

– Ага.

– Тогда я пошла в милицию. Если они меня задержат – тебе не поздоровится.

Что ж, она права. Бродягу они заметут только так и слушать не будут. Но опять вступать с ней в перебранку, объяснять, что надо идти в школу, – пустая трата времени, это я уже поняла. Идея с милицией была ее – похоже, только поэтому она вообще куда-то пошла. Если бы сама не придумала, так и сидела бы до сих пор под окном, рассказывая, как в детстве лазила по стройкам. Вот же везет мне на спасителей: то глупый пуделек, то эта… Но в моем положении привередничать не приходится.

Я лежала и калякала в блокноте, пока был свет, и не заметила, как уснула. Мне надо восстанавливать силы, чтобы выбраться отсюда.

Теперь точно сентябрь

Над городом гремела музыка, слышная даже мне. Дебильный детский хор пел дебильные детские песенки пятидесятилетней давности. Эту пластинку (еще пластинку, с ума сойти, я их только в школе и видела) запускает нам баба Зоя каждое первое сентября, громко, чтобы никто не проспал. Теперь я знаю, какое число.

Я ревела, свернувшись на полу, представляя себе, как наши идут в школу. Одиннадцатый класс у нас всего один, и теперь в нем осталось человек пять. Первоклашек больше. В том году одиннадцатый, когда вел их в школу с линейки, брал по две штуки в руки и возвращался еще пару раз за новой партией. В этом году, пожалуй, забегаются. Неужели никто не видит, что нас нет?! Неужели, никто не ищет? В этом есть какая-то чудовищная глупость, какой-то маразм. Судьба представлялась мне в виде той старухи, которая заглядывала недели две назад: ни мозгов, ни сил – один характер, и тот дурной.

Я ревела, а по мне ползали малыши Маленькой. У них уже открылись глаза, они с любопытством таращили на меня черные бусинки, шевелили усами и топорщили большие уши. Миляги. Когда я все-таки выберусь, буду хвастаться всем, что успела обзавестись семьей. Маленькая вот уже неделю вылезает по утрам из своего гнезда и уходит через окно на раздобытки вместе с Большим, смело оставляя на меня выводок. Я понаделала еще мисочек из того барахла, что нашлось у меня в сумке, и слежу, чтобы у малышей все время была вода. Своих мисок они не знают, пьют откуда попало, но подходят на зов и дают себя гладить.

Ноги болят и спина. Каждый день по часу, а то и больше (а что еще делать!) я делаю зарядку. Нелепые упражнения, которые сама же и придумала, после них мне становится легче: меньше затекают руки-ноги, и я чувствую, что, наверное, когда-нибудь смогу встать. Чем дольше лежу, тем хуже, это я усвоила. Но я верчусь, делаю отжимания (неглубокие, насколько позволяет высота потолка), «велосипед» на боку и вот это вот все. После зарядки мне легче.