Новая Зона. Принцип добровольности - Светлана Кузнецова

На этой мысли Денис ударил себя по лбу и обозвал кретином. Он не столь прост, чтобы хитрая комбинация артефактов не сработала. Он ведь может отвести глаза любому! Ворон не просто так свел его с Вериным!

Наверное, он никогда еще не собирался так долго. Оружие, по здравом рассуждении, все же брать не стал: прорываться к Москве с боем он не хотел, а в Периметре он дойдет до ближайшего схрона и обзаведется всем необходимым. Камуфляж он взял и, тщательно сложив, упаковал в рюкзак. Туда же перекочевали бутылки с водой и сухой паек – на случай затянувшейся внезоновой жизни.

Денис усмехнулся: сколько прошло лет, а он так и не разучился считать реальность чужим миром, в котором он лишь выживает. В отличие от Москвы.

Он снова оглядел себя в зеркале. Отражение очень пыталось смахивать на вчерашнего студента, чуть-чуть маргинала. Черные потрепанные джинсы, высокие ботинки на толстой подошве (универсальная обувь как для леса и города, так и для Периметра). Высокие голенища скрывали ножны с «витринкой» – единственным теперь доступным ему оружием, эффективным и не выявляемым ни одним детектором. Несколько подобных ножей Дэн навесил на пояс, благо нашлось из чего выбирать (Ворон держал несколько самых разнообразных коллекций). Кожаная куртка казалась немного большего размера, чем нужно, зато прекрасно скрывала арсенал.

В карман Денис засунул «крест», а на шею навесил наскоро скомбинированный артефакт из «золотинки» и «пирамидки», делавший невидимыми для глаз стороннего наблюдателя тех, кого можно назвать не совсем людьми. Все же в том, что у Ворона имелись привычки пернатых прототипов, был существенный плюс. В сейфах нашлись образцы большинства известных артефактов (некоторые не по одному экземпляру), а в ящике стола – различные шнуры и цепочки. Денис просто взял парочку и повесил «пирамидку» на серебряную цепочку, а «золотинку» – на черный витой шнур. Артефакты, находясь вблизи, притягивались, словно магнит и железный гвоздь.

Уже выходя, он представил, как будут выглядеть со стороны самопроизвольно хлопающие двери и ставящий самого себя на сигнализацию дом, отсоединил артефакт, которому еще не успел придумать название, и убрал «золотинку» в карман джинсов.

– Я вернусь, – сказал он на пороге.

Конечно, произносить что-либо в пустом доме – глупость неимоверная, но от звука собственного голоса стало словно бы чуть светлее и теплее. Денис вышел за калитку, прикоснулся к висящему на груди медальону и одновременно универсальному ключу и поставил дом на консервацию. Он не стал наблюдать, как лязгают, закрываясь на все замки, двери и укрепляют их и ставни на окнах стальные решетки, поправил рюкзак и зашагал по дороге. Лес возвышался по левую руку, уходящих в него тропинок имелось много. Денис отсчитал девять и только затем свернул. Прошел с полсотни метров, дождался, когда просвет за спиной скроется из виду, и, достав из кармана «золотинку», надел на шею. Вот теперь все.

Чувствовать себя кем-то вроде альфонса, пусть и не в денежном, а информационном плане, – крайне неприятно. Только и остается довольствоваться убеждением самого себя в том, что ядовитые змеи, пусть и ласковые, всегда знают, о чем говорят и с кем. В том числе и в постели.

В конце концов, ну узнал он месторасположение центра Сестринского. Просто так его отсюда не выпустят. Связаться ни с кем он не может: даже с Денисом. Так и дальше? Можно подумать, легче стало.

Зато Анастасия сделала красивый жест: показала, будто полностью доверяет пленнику и готова рассказывать все, о чем тот ни спросит. Чем больше она говорила, тем сильнее Ворон убеждался, что угодил в западню. Сестринский действовал более тонко, а рядом с Анастасией по венам вместо крови начинал течь яд, порой воспламеняющийся и затмевающий рассудок, а иногда холодный и сковывающий, заставляющий дышать через раз и цедить слова.

Другие сотрудники центра так на него не действовали. Ворон по сто раз на день ловил на себе заинтересованные, удивленные и недоуменные взгляды. Наличествовали среди них и настороженные, и откровенно враждебные, а еще – и их он воспринимал гораздо хуже – доброжелательные и восхищенные. Однажды в коридоре его остановил человек (человек ли?), чуть ли не лучившийся от восторга.

Сталкер Ворон, живая легенда, совершивший (и еще более не совершивший) миллион и один подвиг, смотрел на раскрасневшееся и улыбающееся от уха до уха недоразумение и понимал, что может сколь угодно строить планы захвата центра, но стрелять по вот таким «лыцарям Зоны» не сумеет сам и не позволит никому другому.

Еще неделю назад он представлял их кем-то вроде «белых сталкеров», считал, будто они здесь строем ходят и готовятся к мировому или хотя бы зонному господству. Ну а если не так, то знавал Ворон и «сталкеров черных»: в большинстве своем людей себе на уме, индивидуалистов до мозга костей, пусть и держащихся вместе, вне сомнения, интересных и смертельно опасных, со своим тонким пониманием Зоны. Однако ничего подобного в центре Сестринского не было, как и не наличествовал полный бардак. Люди просто жили и работали сообща. Центр все сильнее напоминал Ворону ИИЗ. Из-за этого на душе становилось тошно.

Он даже не отказался помогать в экспериментах, как собирался вначале. В конце концов, Сестринский спас ему больше чем жизнь и несколько лет не вспоминал о долге, а ведь тот имелся, причем немалый.

Ворон запутался окончательно и найти выход даже не рассчитывал. Сейчас он просто лежал с закрытыми глазами на кровати поверх покрывала, закинув ноги на высокую спинку, и то ли дремал, то ли все же думал, то ли находился на грани сна и яви.

Если верить эзотерикам, именно в таком состоянии возможно практически все: от осознанных снов и вхождения в астрал до посещения нирваны, Шамбалы и присасывания к информационному полю Земли. К эзотерикам Ворон себя не причислял, наверное, потому был не в состоянии не только прикоснуться к высшим материям, но и позвать того, кого мог ощутить всем существом, даже находясь здесь.

По стеклу словно прошла оса. Звук показался слишком громким, резанул по нервам, заставив поморщиться и открыть глаза. В оконную раму тихонько постучали: словно крупная ночная бабочка прилетела на огонек. Только откуда бы ей здесь взяться, да еще посреди серого московского дня?

Ворон обернулся, до конца не веря, будто может кого-либо увидеть. Даже разглядев Гранина – все равно посчитал подобное невозможным. Так и застыл с крайне недоуменным выражением лица и пустой со сна головой.

– Мне каркнуть, чтобы ты отлип от дивана и открыл окно? – поинтересовался Никита.

Ворон скосил глаза к потолку и прикрыл рот указательным пальцем.

– Брось. Я позаботился, чтобы остаться незамеченным, а за тобой не наблюдают, я проверял.

Хотел бы он знать, как Никита сумел это выяснить. Впрочем, вдаваться в технические возможности эмиоников казалось сейчас совершенно неуместным.

Ворон поднялся и подошел к окну, стараясь, чтобы движения не выглядели торопливыми. Если здесь все же установлена миниатюрная камера, наблюдатель должен видеть, как дурной сталкер, увидев плохой сон, идет проветриться и подышать Зоной, а не то, как он неожиданно срывается с места и несется открывать окно, впуская кого-то невидимого для сложной техники.