"Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты - Ханс Хенни Янн

Лахман.

Вы правы... Но следовать за нитью ваших рассуждений дальше я не могу... По крайней мере, сегодня... Уже поздно, теперь мне в самом деле пора... Однако мы ведь увидимся завтра, не так ли?.. Я попытаюсь обсудить ваше мнение с женой, если получится.

Анна.

Вы правда этого хотите?

Лахман.

У меня есть на то основания.

Анна.

И какие?

Лахман.

Я знаю, она никогда не согласится на развод.

Анна.

Так что же?

Лахман.

Я могу теперь ее принудить, в некотором смысле.

Анна.

Принудить?

Лахман.

Своей головой я бы до такого не додумался... Только бы вырваться на свободу... Всего вам доброго! (Уходит.)

Хельмут (приближается).

Ну, Госпожа, все прошло удачно?

Анна.

Мальчик, боюсь, что даже слишком... Видимо, так ведут себя супруги, связанные браком, который уже не спасти... Как тяжело...

Хельмут.

Да, Госпожа, любить тяжело, любить - это самое тяжелое, что только есть на свете. Люди обычно полагают, будто любить легко, потому их любовь переменчива. Если же кто-то наткнется на большую, очень тяжелую любовь, и взвалит ее на себя, и понесет, он, должно быть, обретет счастье.

Анна.

Надеюсь, мальчик. Хотя я ни в чем не уверена... Видишь, как сейчас запуталась моя жизнь. Я могла бы идти другими путями, но не хочу, я хочу и дальше себя раздаривать. Я могла бы пропустить кое-какие возможности... Приведет ли все это к счастью, не знаю... Но уж к несправедливости точно не приведет.

Хельмут.

Ах, как печальны твои слова! Ну да, любовь - очень тяжелая ноша. Но ведь она драгоценна, иногда она драгоценна... Я расскажу тебе о радостях любви. Хочешь послушать? Как радуются олени, и львы, и медведи... И, в последнюю очередь, люди... И, в самую последнюю: ты и я. Иди сюда! Жил-был когда-то один лев, обративший свою любовь на девочку, и жил-был волк, который любил мальчика... Ты меня понимаешь? Подумай, сколь тяжела была их любовь... А они несли ее. Видишь ли, в их любимых не было ничего, чем они могли бы утолить свое сладострастие - а оно было велико. Но они терпели - может быть, втайне надеясь, что любимые это поймут и как-нибудь их спасут. Они всего-то и хотели, чтобы любимый принял их любовь, чтобы понял, что его облизывают языком, что к нему ластятся. Кто из нас не устыдится, вспомнив этих зверей?

(Оба уходят.)

Комната в доме Лахманов. Поздний вечер.

Фрау Лахман (сидит возле маленькой лампы и зашивает штанишки сына).

Он еще не вернулся. Скоро пробьет двенадцать... Я так боюсь привидений! Он знает, что я боюсь. И все-таки оставляет меня одну! Невыносимо. Он ничего не соображает... Мы с ним и без того очень разные. (Продолжает шить, со слезами на глазах.) Мне всегда хочется укрыться в детской, в подобных случаях... когда наступает час духов... чтобы не оставаться одной... Дети такие милые, нежные... А мальчики просто душераздирающе милы: рвут штанишки, чтобы мне было чем заняться... Можно вынести всё, всё, если у тебя есть дети. (Плачет.)

Наверняка муж наведывается к девкам... Ах, в наше время никто не знает, что такое любовь. Любовь это ничто. Становясь браком, любовь превращается в ничто. Да, но дети, дети! (Вскакивает.) Сейчас я хочу к ним. (Уходит.)

Лахман (появляется на пороге).

Она не спит, судя по горящей лампе. Поговорю с ней еще сегодня! (Усаживается.)

Фрау Лахман (кричит из другой комнаты).

Это ты, Пауль?

Лахман.

Да, я.

Фрау Лахман (входит).

Как хорошо, что ты уже здесь! Я, в сущности, так люблю тебя!

Лахман.

Хм.

Фрау Лахман.

Ты должен мне верить... И ты тоже добр ко мне, раз вернулся еще до полуночи... Чем ты занимаешься вне дома, я и знать не хочу. Главное, что сейчас ты здесь... Представь, сегодня вечером перед отходом ко сну наш старшенький умудрился опрокинуть ночной горшок.

Лахман.

Так-то ты меня радуешь! Горшок, стало быть, разбился, а пол и ковер сплошь в грязи!

Фрау Лахман.

Не надо каждый раз сердиться и ругать меня. Ну да, горшок раскололся, однако других неприятностей не произошло, потому что малыш и сделать-то ничего толком не успел. Лахман.

Ох, дома всегда сплошные заботы!

Фрау Лахман.

И не стыдно тебе! У тебя-то от таких происшествий никаких забот нет.

Лахман.

Зато от других - полно!

Фрау Лахман.

Ты слишком строг. Что же я опять упустила?

Лахман.

Всё!

Фрау Лахман.

Ты жестокий. Жестокий!

Лахман.

Опять меня попрекаешь? Не хочешь признать, что сама всё упустила?

Фрау Лахман.

Прости, прости! Не сердись! Объясни лучше, что же я упустила.

Лахман.

Меня ты упустила, ибо пренебрегаешь мною! Всячески!

Фрау Лахман.

Я стараюсь делать тебе приятное, уж как могу. Разве я не кормлю тебя всегда вовремя и вкусно? Разве по ночам не покоряюсь твоим желаниям, как ты требуешь? Не может быть, чтобы я что-то упустила, я такого не замечала... А целую я тебя даже слишком часто, так что ты сам уклоняешься.

Лахман.

Ах, ах... Детей ты все равно любишь больше меня!

Фрау Лахман.

Клянусь, что люблю тебя больше: ведь им я, наверное, не простила бы, если бы они бегали от меня к другим матерям, как ты...

Лахман.

Я бегаю к другим матерям?

Фрау Лахман.

Уж не знаю, успели ли они стать матерями.

Лахман.

К другим женщинам?!

Фрау Лахман.

До меня доходили такие слухи, и ты это знаешь: я тебе уже говорила.

Лахман.

Ты сама видишь, что всё упущено.

Фрау Лахман.