Кроссовки. Культурная биография спортивной обуви - Екатерина Кулиничева

Наконец, склонность считывать подобные костюмные сигналы тем или другим образом также зависит от контекста ситуации и того, насколько оценивающий с ним знаком (Ibid.: 39). В частности, многие продавцы дорогих бутиков были склонны присваивать посетителю, зашедшему в их магазин в спортивном костюме или шлепанцах, более высокий статус, ведь он может оказаться знаменитостью или состоятельным человеком, который стремится «дистанцироваться от среднестатистического посетителя» таких мест. Однако прохожие, опрошенные исследователями в районе центрального вокзала Милана, в аналогичной ситуации склонны были присваивать более высокий статус «элегантно одетым», а не «плохо одетым» покупателям.

Можно предположить, что на решение, включать или не включать кроссовки в повседневный гардероб, также влияют следующие факторы: насколько человеку свойственна жажда уникальности и стремление к нонконформистскому поведению (а также к демонстрации его внешних признаков, в том числе в костюме), общий социальный контекст, в котором он существует, контекст конкретной ситуации, способность значимой для него части окружения считывать подобные знаки как положительные, модель потребления, которой он следует, и т. д. При этом мода на кроссовки может влиять на некоторые из этих факторов, например увеличивать число людей, которые будут оценивать этот элемент костюма в положительном ключе.

Само название упомянутой выше работы и описываемого эффекта можно считать весьма показательным. Исследователи из Гарварда однозначно относят кроссовки к атрибутам нонконформистских вестиментарных практик. Предложенный ими термин напоминает нам о том, как часто спортивная обувь сама по себе оказывается воплощением трансгрессии[130] и в этом качестве символизирует пересечение некой черты, отделяющей принимаемую и одобряемую форму поведения от сомнительного и даже неприемлемого.

«Женщины в кроссовках — новый феномен, который становится все более опасным», — так начинается колонка манхэттенского юриста Ричарда Голдштейна, опубликованная в The New York Times в октябре 1985 года под названием «Проблема, подкравшаяся к мужчинам» (A sneaking problem for men) (Goldstein 1985). Поводом для возмущения автора стали нью-йоркские женщины, носившие кроссовки по дороге на работу и непосредственно в офисе и сочетавшие их со строгой формальной одеждой, привычной для делового гардероба. Такие женщины, которые «следуют модному поветрию, тренду или прихоти в ущерб профессиональному образу», по мнению автора, оказывали «негативное влияние на производительность труда, не говоря уже об экономике»[131], а также наносили урон всему феминистскому движению: «Мили протестных маршей с плакатами легко сводятся на нет несколькими шагами по офису, сделанными в деловом костюме и розовых кроссовках. Был бы тот гигантский „шаг“ для всей женской половины человечества, сделанный Джеральдин А. Ферраро[132], таким впечатляющим, если бы он оставил после себя отпечаток кроссовка?» (Ibid.). Автор отвергает и рациональные аргументы об изменившемся образе жизни, предлагая женщинам «рассказать об этом своим матерям», которые «ходили по тем же улицам» на каблуках — и ничего[133].

Помимо знакомых аргументов о респектабельном взрослом костюме, двусмысленности удобной одежды и обуви, а также впечатления, производимого на других, в этом любопытном тексте применительно к женщинам возникает еще одна тема — апелляция к эстетике. Поводом к написанию колонки, по словам автора, стал случай в общественном транспорте. Это описание стоит того, чтобы привести его полностью: «В трех футах от меня сидела восхитительная женщина. Волосы, мягкие и длиной до плеч, с несколькими слегка выбившимися прядями, говорили об отработанной небрежности, наводящей на мысли о женственности, которая иначе была бы затушевана дорогой одеждой в мужском стиле. Ее фигура была подтянутой и атлетичной, ее ноги были подчеркнуты прозрачными чулками». Однако — и это вызвало возмущение рассказчика — на ногах у женщины были «пудрового оттенка кроссовки». Тип женщин, сочетавших хорошо скроенную строгую одежду с яркой спортивной обувью, автор называет «привлекательным во всех прочих отношениях», кроме последнего обстоятельства. Но почему этот образ показался адвокату таким провокационным? Почему вообще в женских кроссовках могут видеть проблему?

Валери Стил однажды предположила, что женщина на каблуках вызывает у некоторых мужчин рефлекторную реакцию почти как у собаки Павлова (Стил 2013: 199). Хелен Перссон также указывает на то, что обувь играет важную роль в культурном конструировании понятия «сексуального» (Persson et al. 2015:17). А Элизабет Семмельхак отмечает, что с женственностью и эротической привлекательностью во второй половине XX века ассоциировались не просто каблуки, а в первую очередь тонкие каблуки типа «стилетто» (Ibid: 49-51). Мнение Голдштейна наводит на мысль, что вид женщины в кроссовках может вызывать у мужчин аналогичную рефлекторную реакцию — но с противоположным знаком. Если каблуки, по общему представлению, меняют женскую походку, акцентируя грудь и ягодицы, то кроссовки с точки зрения техник тела не делают ничего подобного. Получается, что, просто поменяв обувь, женщина из источника визуального удовольствия как будто превращается в источник визуального раздражения. В своей колонке Голдштейн сетует, что еще совсем недавно «ужаса и огорчения, которые испытывали мужчины, было бы достаточно для того, чтобы направить ошибочный модный тренд обратно в сторону женственности. Но не сегодня, когда мужские представления об элегантном женском костюме слишком часто воспринимаются некоторыми женщинами как антифеминистские» (Goldstein 1985). Автор завершает свой текст довольно эмоционально: «Так вышло, что я стал адвокатом, и пожизненное наказание за это — вечно быть окруженным мужчинами и женщинами в серых фланелевых костюмах. В таком мире неформальность и немного цвета всегда приветствуются. Но, прошу вас, леди, не на ваших ногах» (Ibid.).

Болезненную реакцию мужчин на подобные сарториальные эксперименты иногда объясняют социальными изменениями. В 1980-х годах в Америке увеличилось число работающих женщин, в том числе занятых в тех областях, которые ранее считались мужскими. По мнению Перссон, отчасти поэтому мужской формальный дресс-код в это время стал более традиционным и строгим — в частности, исчезли мужские каблуки и платформы 1970-х годов (Persson et al. 2015: 51). Сама идея женщины, делающей мужскую карьеру, воспринималась как тревожащая. Поэтому деловые женщины 1980-х годов, как и суфражистки за много лет до этого, под влиянием вечного страха маскулинизации могли восприниматься как потенциально теряющие женственность и даже мужеподобные. Традиционный женский деловой гардероб того времени включал каблуки, которые напоминали о конвенциональной женственности, но при этом не должны были быть агрессивно-сексуальными. Поскольку практически любая спортивная униформа традиционно ассоциируется с «маскулинизацией» (см.: Бар 2013), кроссовки деловых женщин, часто становившиеся поводом для критики со стороны мужчин, могли казаться столь же провокационным объектом, каким за много лет до этого были, например, брюки.