Шелковые узы - Лиз Тренау

Проходили недели, и при каждом посещении Анри тюрьмы друг казался ему все более худым и несчастным. Наконец они узнали, что слушание по его делу назначили на январь.

Им не оставалось ничего другого, как только ждать.

* * *

Ночи стали длиннее, похолодало, и редкие снегопады омрачали небеса. Анри услышал, как повариха и Мариетта обсуждают приготовления к Рождеству, гадая, сколько будет стоить целый гусь. В конце концов они пришли к выводу, что это будет слишком дорого.

– Все равно половину тушки занимает жир, – пробормотала повариха.

Вместо гуся решено было приготовить телятину. Они целое утро просидели на кухне, готовя большой сливовый пирог, щедро сдобренный бренди с таким расчетом, чтобы он не испортился до Крещения.

Анри очень любил пору, когда проводились банкеты, собирались друзья, а дом украшался зелеными ветками и листьями, собранными на полях возле Бетнал-Грин. В это время года юноша обычно чувствовал, что Англия действительно стала для него родиной, страной, где он и его братья-протестанты не должны бояться преследований за собственную веру и где он находится в окружении своей новой семьи.

Но в этом году у Анри не было желания праздновать. Каждый вечер, пытаясь заснуть, он представлял себе несчастного Ги в холодной камере и толпу черни, требующую крови осужденного. Даже в такой, на первый взгляд, мирной стране, как Англия, были силы, которых ему стоило бояться.

У него получалось отогнать горькие мысли только с помощью тяжелого труда. Он много времени уделял своей выпускной композиции. Боясь собственных мыслей, Анри ночами трудился, переводя эскиз Анны на графленую бумагу, а потом разрабатывая сложную расстановку ремешков станка и диапазон цветов для нитей. Композиция была настолько замысловатой, что ему несколько раз пришлось начинать сначала. Наконец он смог приступить к ткачеству с твердой уверенностью, что готовый продукт прекрасно отразит мастерство Анны.

Анри обожал момент, когда челнок делает первый проход по основе и начинают появляться первые несколько дюймов материи с линиями рисунка. Работа шла очень медленно, потому что рисунок требовал частых смен подножек станка и челноков. Его помощник, сонный и медлительный из-за холода, нередко допускал ошибки, дергая не за те ремешки в неправильном порядке.

Анри еще никогда не доводилось прежде работать над таким сложным рисунком. Он быстро утомлялся из-за того, что вынужден был внимательно следить за движениями челноков, стараясь избежать серьезных ошибок. С каждым новым дюймом сотканной ткани работа становилась все сложнее. Чем дальше Анри продвигался, тем выше была цена ошибки, ведь если бы он обнаружил неточность, ему пришлось бы потратить много времени и дорогостоящих шпулек с крашеным и крученым шелком, чтобы исправить ее.

Когда часть работы была сделана и картина на шелке начала приобретать определенные черты, Анри почувствовал рядом с собой присутствие Анны, словно девушка незримо наблюдала за его работой. Иногда он ловил себя на том, что мысленно разговаривает с ней.

«Этот край зеленый, правда? Или сделать немного светлее? Изгиб почти не виден здесь, поэтому я не могу полностью спрятать уступы. Вы меня простите за это?»

На время он отходил от станка поесть, а потом возвращался назад, и его сердце сжималось от восхищения возникающим рисунком, тем, как обретали форму стебли растений, листья и нежные цветы. Когда он доткал до того места, где на эскизе был изображен маленький жучок, на глаза Анри навернулись слезы.

Он много работал каждый день, часто при свечах в самое темное время года, останавливаясь, лишь когда рвалась важная нить, которую нельзя восстановить при плохом освещении, или когда уставший помощник наконец засыпал, повиснув на ремешках станка.

Анри не ответил на письмо Анны, он не знал, что отвечать. Несмотря на то что юноше очень хотелось вновь увидеть ее, жестокие слова матери и события последних недель изменили его отношение. После первого посещения тюрьмы Анри еще дважды носил Ги еду и одежду. Представители французской церкви предложили заплатить за перевод узника в одиночную камеру, но он отказался.

– Как я смогу выдержать собственное молчание, – сказал Ги, – когда меня ждет жизнь, полная страданий? Они преступники, все эти люди, но, несмотря на это, составляют мне компанию.

«Я сам мог бы оказаться на его месте, если бы не послушал совета доброго и щедрого хозяина», – подумал юноша.

Жизни Анри и Ги были очень похожи, оба они столько пережили, столько потеряли, прежде чем благодаря чистой случайности нашли свое призвание в мире шелка. Оба тяжело работали, чтобы выбиться в люди. Как может он отказаться от такой удачной возможности, которую предлагает хозяин?

После того разговора они не поднимали эту тему. Поскольку в декабре заказов обычно бывало немного, месье Лаваль редко появлялся в своем кабинете, проводя бо́льшую часть времени вне дома: он бывал в церкви, где, как обычно, готовились раздавать еду нищим на Рождество, а также в гильдии ткачей, где осуществлялись приготовления к приему новых мастеров в новом году. Мариетта, как всегда, была очень дружелюбна и ненавязчива. По всей видимости, она не знала о вмешательстве отца в ее сердечные дела.

* * *

За две недели до Рождества Анри закончил свою выпускную работу.

– Это триумф, – сказал месье Лаваль, хлопнув его по спине. – Ты оправдал все мои ожидания, парень. Я уверен, что тебя возьмут в гильдию уже в январе. Добро пожаловать, мастер Вендом!

Пока старик с помощью маленькой лупы изучал ткань, внимательно разглядывая цвета и формы, блестящие и мерцающие при свете огня, Анри показалось, что стебли и листья колышутся на ветру. Впервые посмотрев на шелк глазами хозяина, юноша понял: ткань действительно красива, а рисунок выглядит очень реалистично.

– Качество исключительное, Анри, – сказал месье Лаваль. – С технической стороны все сделано безупречно, я такого никогда не видел, даже у старых мастеров, вроде Лемана и прочих. Однако работа имеет очень современный вид. Клянусь, этот шелк станет весьма популярным среди наших модниц. – Он рассмеялся. – Следующие несколько месяцев ты будешь ткать лишь одну композицию. Она тебе сильно надоест, но ты сможешь хорошо заработать.

Анри почувствовал, что краснеет. Его хозяин редко бывал столь щедрым на похвалу. Месье Лаваль положил шелк и достал свою глиняную трубку, набил ее, поджег и сделал глубокий вдох.

– Тебя ждет большое будущее, сынок. Ты не против, что я тебя так назвал?

«Должно быть, он хотел сказать “зять”», – подумал Анри.

В его голове мелькнула мысль о том, что стать преемником старика для него будет большой честью.

– Я очень горд, что вы так относитесь ко мне, – ответил Анри.

– Дочь, иди посмотри, что наш умный мальчик сотворил, – крикнул месье Лаваль. – И принеси новую бутылку портвейна, а к ней три бокала, чтобы мы могли это отпраздновать.