Угли войны - Гарет Л. Пауэлл

– Значит, вперед?

– Да.

Она вытащила обойму из своего «Архипелаго», проверила, сколько осталось патронов.

В этот самый миг из-за поворота в конце коридора показалась фигура в продранном вакуумном скафандре без шлема и с пистолетом-автоматом в руках. Мы увидели друг друга одновременно и оба отпрянули от неожиданности. Потом тот, в скафандре, вскинул оружие, я услышал свой крик и не раздумывая потянул своих в открытый лифт. Престона я сцапал за ремень и дернул, отшвырнув в ближайшую нишу. Экзоскелет силен, но ему недостает ловкости, и прежде, чем я дотянулся до Клэй, тот человек начал стрелять. В каменном коридоре пистолетные выстрелы грохотали, как отбойный молоток. Пули врезались в углеволоконные ребра моего экзоскелета с такой силой, что я щелкнул зубами и отшатнулся назад. Одновременно с негодующим криком отлетела назад Клэй. «Архипелаго» вместе с обоймой выпал у нее из рук, а сама она запрокинулась навзничь. Из дыры в груди лилась кровь, ткань жилета потемнела. Не обращая внимания на пролетающие мимо пули, я нагнулся к ней, ухватил под мышки. Дернув вверх и завалившись на бок, я вместе с ней отправился следом за Престоном.

Жесткость экзоскелета, позволявшая ему удерживать мой вес, теперь, когда я лежал на боку в тесной кабине, не давала подняться. Свободной рукой я усадил Клэй спиной к стене.

Мы оказались в ловушке.

– Престон, достань пистолет.

– Не могу.

– Просто руку протяни!

Нас в этой мышеловке могли расстрелять, как неподвижную мишень.

– Никак!

В голосе мальчишки звучал ужас. Обернувшись к нему, я увидел, что его ладонь уперлась в прозрачную штору, загородившую вход в лифт. Движения не ощущалось, но за дверью в темноте мелькали огоньки, как если бы мы с огромной скоростью падали в длинную шахту.

Я, не зная, что еще сказать, вновь повернулся к Альве Клэй. Ей попало чуть ниже ключицы, и сейчас она безуспешно пыталась зажать рану ладонями. Ладони и руки до локтя были залиты блестящей кровью.

– Престон, сюда!

Он оторвал взгляд от мелькающих огоньков и присел рядом с нами. У парня тряслись руки: понятно было, что полагаться на него нельзя. Я с огромным трудом сел и сдернул с его плеча медицинскую сумку. На курсах подготовки нам говорили, что бо́льшая часть боевых ранений убивает в течение первых десяти минут.

– Прежде всего остановить кровотечение.

Я дрожащими руками прижал тампон к отверстию в жилете, и Клэй вздрогнула. Глаза у нее расширились от шока, дышала она часто и неглубоко, сквозь боль.

– Держи так.

Положив ее липкие ладони на пропитанный коагулянтами бинт, я мысленно пробежался по списку, отмечая признаки опасных для жизни повреждений: дыхательные пути, кровообращение.

– Черт, у нее, похоже, коллапс легкого.

Насколько я мог судить, пуля миновала артерии и правое легкое, но сквозь пулевое пробитое отверстие в грудную клетку проник воздух, который не давал легкому раздуваться. Если так и оставить, через некоторое время скопившийся в груди воздух станет препятствовать работе сердца – при условии, что она не задохнется раньше. Если я не забыл, чему меня учили, помочь ей мог только прокол в пятом межреберном пространстве для обеспечения оттока и снижения внутреннего давления.

Трудно сглотнув, я протянул руку:

– Обезболивающие.

Престон сунул мне шприц-распылитель, и я уколол Клэй в шею.

– Я сделаю разрез, – сказал я ей.

Она прикусила нижнюю губу. Говорить не могла, но глазами ответила, что поняла и какого черта я еще тяну. Я разрезал лямку ее жилета и сдвинул материю вниз. С помощью Престона смазал йодом поврежденное место и ввел анестетик местного действия. Клэй к этому времени вся обливалась потом; я понимал – действовать надо быстро.

Скальпель холодил мне пальцы. Добиваясь, чтобы он не дрожал, я прикусил кончик языка. Меня самого пробил пот. Коснувшись острием кожи, я пробормотал про себя короткую молитву. И осторожно нажал. Почувствовал, как сопротивляется, а потом подается кожа. Сталь прошла вглубь, по сторонам лезвия проступила кровь. Я ощутил, как напряглась Клэй, но продолжал давить, рассекая жировой слой и мышцы. Сидевший рядом Престон позеленел.

– Теперь дренаж грудной клетки.

Мальчишка смотрел квадратными глазами:

– Что?

Я ткнул пальцем в сумку.

– Вот эту трубку, – я постарался, чтобы голос звучал ровно, – подай мне.

Когда она оказалась у меня в руке, я зубами содрал пластиковую обертку и как мог бережно ввел трубку в жуткий разрез. Клэй застонала, не раскрывая рта, но рукой продолжала зажимать тампон на пулевой ране.

Решив, что конец дренажной трубки уже проник в грудную полость, я закрепил остаток пластырем и открыл клапан на конце, позволив с шипением выходить скопившемуся воздуху. Дыхание у нее стало не таким судорожным – легкое понемногу расправлялось.

– Больше я ничего не могу сделать, пока не вернемся на корабль, – сказал я.

Клэй кивнула и с усилием выговорила:

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста. – я выдавил улыбку в ответ. – Нечасто случается спасать жизнь человеку, который вчера мечтал вышвырнуть тебя за борт.

Она прищурилась, но не ответила.

Только оттопырила палец.

– Кто ты такой?

Страх вздувался во мне пузырем.

Я подтянула под себя ноги, поднялась и отряхнулась:

– Что ты такое?

Девять глаз медведя были черными непроницаемыми сингулярностями в ткани вселенной. А зубы – желтыми серпами.

Он заворчал.

«Ты под судом».

Слова сами собой возникли у меня в голове. Я сжала кулаки и вздернула подбородок.

– Под судом? – (Я, бога ради, не кто-нибудь, а капитан.) – По какому праву ты меня судишь?

Зверь рявкнул.

«Я не сужу тебя».

Слова лезли в голову сами – непрошеным вторжением в мое личное пространство.

– Тогда о чем ты говоришь?

«Ты под судом».

Я в досаде потерла висок костяшками пальцев – хотелось выдернуть из головы вбитое в нее заявление.

– Кто меня судит?

«Армада».

Я нахмурилась:

– Те корабли?

Их вокруг миниатюрного солнца собралось не меньше миллиона, а может быть, и больше.

«Верно».

– Меня судят их экипажи?

«Сами суда. Экипажей нет. Я – проявление их коллективной воли».

– Аватара?