«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

— На МВ нельзя прокатиться, Эдик! Она передвигается во времени.

— Если хотите знать, — махнул рукой Эдик, — лучшее время это то, в котором мы живем.

Подозреваю, Илья терпел Эдика ради таких откровений.

А Петров (новгородский) обнаружил в Эдике совсем другие достоинства. Например, потрясающую зрительную память. Если Эдик бывал с Ильей (новосибирским) в знаменитом кабаке «Афины ночью» или в мрачных закоулках Пирея, если рассматривал на мраморных плитах храма Айя-София изображения дьявола и ядерного взрыва, он передавал все это Петрову (новгородскому) настолько зримо, что писатель только восхищенно комкал в руке свою кудрявую бороду.

Для самого Эдика, впрочем, все это было так, пустячки. В Грецию его привела мечта. Она начала приобретать формы еще в Стамбуле, когда Эдик впервые узрел место, где можно купить все. То был Крытый рынок, говоря по-турецки, — Капалы Чаршы.

Эдик растерялся. На Крытом рынке продавали зерно, джинсы, медные блюда, кофемолки, обувь, очки, рубашки, кейс-атташе, галстуки из Парижа, пресный лед, оружие, золотые перстни, глиняную посуду — словом, все. Даже гараж, причем не где-нибудь на отшибе, а в центре, прямо у дворца Гёксу. И пока Петров (новгородский) листал бедекеры, а Петров (новосибирский) изучал музей Барбароссы, Эдик Пугаев, турист из Березовки, выпытывал у наивных турков, сколько стоит килограмм белого египетского золота и что можно получить за десяток простых карандашей фабрики «Союз». Он, Эдик, проблему в целом умел схватить не хуже Петровых, и я уделил ему столько места не из восхищения перед его коммерческими талантами, а потому, что и он повлиял в будущем на столь долгое молчание знаменитых писателей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я тоже участвовал в подготовке писателей к вылазке в Будущее. Петров (новгородский) сразу сказал: он не думает, будто нам удастся побывать действительно в другом мире. Более того, он боится, что мир 2081 года (а мы планировали именно этот год) гораздо больше будет походить на наше время, чем, скажем, наше время — на предвоенное. «По-вашему, мы мало меняемся?» — спросил я. Петров покачал головой: «К сожалению».

Совсем иное заявил мой друг: «Я готов прыгнуть куда угодно, — сказал он, — лишь бы убедиться, что там нет Эдика. Он снится мне пережевывающим последнего куличка, последнего слона, последнего бегемота. Моя повесть об Эдике будет мощным ударом по Эдику. Но ведь удар этот по персонажу! Боюсь, что Эдик неистребим, боюсь встретить его в Будущем. Лишь бы его там не было!»

К сожалению, греческую повесть Петрова (новгородского) мне прочесть не удалось. Я только догадывался, что альтруист Петров постарался исправить героя. Его Эдик, увидев лазурную бухту Линдоса и руины древних цивилизаций, конечно же, переродился. И в родную Березовку он привез не иностранные шмотки, а цветные альбомы по античному искусству, чтобы вечерами под сытое мычание коров рассказывать оторопелым землякам об олимпийцах и воинах, а также о паскудном Минотавре, немного похожем на племенных совхозных быков. Это сближает.

Совсем иначе подошел к трактовке прототипа мой друг. Верный идеям лаконизма, Илья Петров (новосибирский) начал свою повесть с емкой фразы: «У Эдика Пугаева была деревянная ложка». Рукопись он озаглавил «Ченч». Этим словечком в южных странах называют всем известный натуральный обмен. Отдав деревянную ложку за живого слона, вы не совершаете мошенничества. Вы производите ченч. Просто вашему партнеру ложка нужнее слона.

Поразмыслив, Эдик остановился на автомобиле. Отсутствие валюты его не смущало. Главное — инициатива. В багаже Эдика ждали своей минуты пятьдесят карандашей ЗМ и 2М, семь расписных ложек и три плоских флакона с одеколоном «Зимняя сказка» — все вещи на Востоке, как известно, повышенного спроса. И пока голосили чайки, выпрашивая у туристов подачку, Эдик все больше и больше креп в убеждении, что делать ему дома без иностранного автомобиля просто нечего.

Начал он с Афин, где хозяйка крошечной лавочки отдала за расписную деревянную ложку десять одноразового пользования зажигалок «Мальборо». Зажигалки Эдик загнал за семь долларов ребятам с полюса холода: они не знали настоящих цен. А за те семь долларов Эдик купил два бледно-розовых коралловых ожерелья, которые в тот же день сплавил симпатичным туристкам из Чувашии за пять бутылок водки. Это была уже серьезная валюта. Имея ее, можно было торговаться. «Семь долларов! — втолковывал ему на пальцах упрямый грек на Родосе. — Семь долларов и ни цента меньше! Ведь это настоящая морская губка!» — «Два, — упирался Эдик и показывал на пальцах: — Два. И не доллара, а два карандаша фабрики „Союз"».

Губка переходила к Эдику, а от него к ребятам с полюса холода.

Еще пять карандашей Эдик удачно отдал за чугунного похотливого сатира, но потом сообразил, что на таможне каждый чемодан просвечивают и никуда этого сатира не укроешь. Поэтому, улучив момент, он передал сатира за три деревянных ложки и два доллара впридачу стеснительной туристке из-под Ярославля. Дела вообще пошли так удачно, что Эдик сам немножко осатанел. Однажды, проходя мимо торговца цветами, он вдруг, без всякого повода, нацепил тому на грудь значок с изображением Винни-Пуха и вытащил из цветочной корзины самую крупную розу. Грек не возражал, а довольный Эдик в тот же вечер подарил розу девушкам из Саратова за обещание отдать ему на корабле бутылку водки, с которой они все равно не знали, что делать.

Для Эдика стало привычно отыскивать в толпе знаменитого земляка и вешать ему на плечо кожаную сумку. Петрова ни одна таможня не тронет. Он знаменитость. А если вдруг и обнаружат в сумке водку, так он-то, Эдик, при чем? Он-то отобьется. Сумка моя, а водка не моя. Это Петров ее в сумку сунул. Пьет втихую, писатель!

В общем, Эдик не скучал. Хотя, бывало, и его схватывала тоска. Особенно в Микенах. Кругом голые горы. Ни речки, ни озера, ни поскотины, ни магазина. Трава выгорела, деревья кривые. Весь город — каменные ворота да колодец. Тоска!

Эдик не хотел жить в Микенах. Он мечтал о Стамбуле. «Тойота» из его рук не уйдет! Эдик сидел на юте и мечтал. Там, на Крытом рынке, его ждал самый иностранный автомобиль…

На этом рукопись Петрова (новосибирского) обрывалась.

— А автомобиль? — хотел я знать. — Привез Эдик автомобиль?

Илья взъярился. Напишешь о людях достойных — ни одного вопроса. А как негодяй, так вопросов тьма.

— Не преувеличивай, — возразил я. — Твоя склонность к преувеличениям известна. Как там дальше сложилось у Эдика?

— Оставь! Мы собираемся в Будущее, нам нельзя говорить об Эдике. Он как грибок. Сама