Коломбина для Рыжего - Янина Логвин

Она пробует упереться пятками, впивается в мою руку, но поздно, я уже поймал ее за талию и увлек к порогу. И даже за порог спальни, пока она старалась отчаянно не запутаться в моих тапках.

– Артемьев, с ума сошел? Дай мне хоть одеться! И причесаться! Что твои родители подумают?

– А что они могут подумать после того, как ты провела ночь в моей спальне? Что их сын давно вырос и у него есть личная жизнь.

Коломбина пыхтит и ежится в моих руках, пробует безуспешно выскользнуть, но пусть не надеется, я не намерен прятать ее ото всех за закрытыми дверьми, а потому упорно веду за собой на кухню, где уже щебечет мать с роем своих любимых моделек.

Коломбина тоже слышит голоса и в ужасе таращит глаза.

– Там… Там что, сейчас твоя мама?

Мы как раз пересекаем гостиную, когда она замирает на месте, как вкопанная, пытаясь остановить меня.

– Перестань, Коломбина, – я даю ей передышку, поворачивая к себе лицом. – Не то возьму на руки. Мы не дети, чтобы бояться чьего-то присутствия, тем более что ты моя гостья. Да, там Карловна, и что? Не монстр, заметь! Со стороны бара потрясающее освещение и подиум, мать почти всегда торчит на кухне. Ей удобно, это ее дом, она здесь хозяйка, так что перестань удивляться и вспомни, что ты гостья ее любимого сына. К тому же для всех, заметь, – моя девушка! Если в это не поверит Светка, а она упорно не хочет верить, то плохи мои дела. Меня ждут серьезные разговоры с отцом на тему бизнеса, семьи и накопления капитала, а тебя – мой страшный гнев. Не произойдет ничего крамольного, если мы их немного потесним.

– К-кого – их?! – глохнет в голосе девчонка.

Коломбина невозможна. Прошлым вечером родители приняли ее более чем благосклонно, так почему она так упорствует?.. Сейчас, когда от высокомерия Карловны не осталось и следа? Но как только я собираюсь объяснить «кого», она уже выстреливает скороговоркой, готовая, кажется, с места дать деру прямо в моих тапках:

– Я не могу! Ты не понимаешь! Я хочу домой! Мне надо срочно выключить утюг! Да, точно, утюг! Иначе сгорит общежитие, меня выгонять из универа, а отца хватит инсульт, инфаркт или еще чего похуже! Что я тогда скажу Элечке? У них же со Снусмумриком на целом свете никого нет! Да их Крюков, считай, содержит! У нее бывший муж – пьянь подзаборная! Руки распускает почем зря, сама видела! Нет, я не могу их бросить на произвол судьбы и дать умереть с голоду, поэтому мне срочно, вот прямо кровь из носу нужно бежать домой! Нужно, понимаешь? Отпусти, Артемьев, ну пожалуйста, а?

Она говорит это очень серьезно, смотрит умоляюще, и я, ошалев от ее честного взгляда, прижимаю Коломбину к себе, не зная плакать мне или смеяться.

– Только пилить! Сам, увы, не отвалится.

– Кто? – спрашивает она, затихнув.

– Нос. Во-от такой длины! Не сочиняй, Буратино. Я же тебя из Роднинска забрал, ты забыла? Переживет твоя общага еще не один забытый утюг. А отец, надеюсь, очень долго будет счастлив со своей Элечкой. Так чего ты боишься?

– Ну, знаешь!

Она отскакивает от меня, как от горячей плиты, упрямо задрав нос. Отвернувшись, крепче затягивает пояс халата.

– Пошли уже на твою кухню, – бурчит сердито и вместе с тем обреченно, словно сдаваясь на мою милость. – Но если вздумаешь смеяться или злить меня – я тебе самому нос отпилю, понял!

Ну вот! А то уперлась рогом – не сдвинешь.

– Не сомневаюсь, что попытаешься, Коломбина, – скалюсь, послушно утаскиваю свою девочку за собой на кухню. – Только кто ж тебе даст? В этом доме один зубастый монстр – Шрэк, и тот, по всей видимости, сбежал из дому или впал в глубокую спячку.

Мать, как всегда – ухожена и безупречна. Узкие брюки, светлая блуза из тонкого шифона без рукавов и, конечно, каблуки. И только за редким исключением босиком по квартире, приятным голосом музыкально образованного человека напевая «Поедем в Вараздин» Имре Кальмана, или любимую партию Марицы. Я давно привык видеть ее такой – практически совершенной, я сам впитал ее чувство прекрасного и любовь к хорошим вещам, что успел забыть, как легко она способна ввергать людей в трепет видом истинной леди. Подпуская их к себе медленно, на расстояние вытянутой руки, и лишь для своих послушных кукол делая редкие временные исключения.

Но с Коломбиной так не будет, я дал ей понять это предельно ясно. Девчонка мне дорога, и рад, что мать поняла меня правильно. Все же мы с ней очень похожи не только внешне, но и характером, пусть отцовская деловая хватка однажды и одержала верх над попытками творческого воспитания любимого чада.

Она стоит на домашнем подиуме, заканчивая последний декор летней коллекции, проверяя на высокой модели шнуровку платья и, заслышав наши шаги, оглядывается за плечо. Я внимательно слежу за ней взглядом, ожидая увидеть в глазах отблеск осуждения при виде Коломбины, но Карловна, заметив нас, лишь мягко улыбается.

Нет, все-таки я люблю свою мать!

– Таня? Витя? Уже проснулись? Ну и горазды вы спать, молодые люди! Полдень на дворе! Чарлик возле дверей спальни все утро крутился, все норовил к вам прошмыгнуть, пришлось изолировать озорника на балконе с косточкой. Надеюсь, часа через два только догрызет, иначе плакала моя примерка. Так что располагайтесь, завтракайте спокойно, потом Максима на помощь позову.

– Зы… здравствуйте, – не то сипит, а не то пищит Коломбина на приветствие хозяйки, ошалело уставившись распахнутым взглядом на замершую возле матери с плечиками в руках девчонку. Едва прикрывшую тканью обнаженную грудь, ни мало не смутившуюся при виде нас.

Олю. Ну, конечно. Еще две стоят рядом в одном нижнем белье. Слава Богу, остальные четверо одеты.

– Привет, Витя! – машет рукой Оля, не замечая вскинувшегося взгляда матери, кокетливо вздергивая накрученную головку. – Как дела?

И я отвечаю, как отвечал много раз до этого, и не только ей:

– Спасибо, малыш. Отлично. – Но тут же затыкаюсь, словно схлопотавший затрещину малец, заметив, как строго стрельнул в мою сторону взгляд Карловны, и тугой струной натянулась у Колючки спина.

Да уж, Рыжий, ну ты и лопухнулся!

* * *

С ума сойти! До сих пор не верю, что уступила Бамперу! Однако, сила слова важнее собственных страхов, как ни крути, а я сама виновата, что оказалась этим днем в квартире парня на его условиях, и вот теперь стою с ним рядом в просторной кухне-студии перед великолепной женщиной, в халате с плеча ее сына, не зная, куда деть глаза. То ли от стыда за свой внешний вид, а то ли от вида полуголых девчонок, вогнавших меня в ступор полным отсутствием смущения при виде Рыжего.

– Зы… здравствуйте.

– Здравствуй, Таня.

– Привет, Витя! Как дела? – машет Рыжему какая-то красивая девчонка, прикрывшая грудь тонким прозрачным топом, ни капли не скрывающим ее прелести, и прежде чем он отвечает, я узнаю в ней ту самую блондинку, с которой он был на свадьбе Женьки и Люкова. Которую прилюдно тискал у машины свадебного кортежа.