Еще о женьщинах - Андрей Ильенков

А Настенька действительно ходит босиком по городу, хотя никто не знает, как трудно было её к этому склонить. Но потом ей понравилось: она этакая вообще артистка, а тут всё время в центре внимания, она и зажигает. И скучные российские бюргеры в одинаковых майках, шортах и кроссовках долго глядят ей вслед.

* * *

Известно, что бедность вообще и нищета в частности нередко толкает людей на разные очень неблаговидные поступки. Они начинают в лучшем случае попрошайничать, а то идут на панель, а некоторые вообще доходят до грубой уголовщины. Разумеется, общественность их осуждает, и справедливо, но понять их всё-таки можно. До чего может довести материальное неблагополучие, я могу рассказать на своём собственном примере. Нет, я никого не грабил, телом не торговал и милостыню не просил, но всё-таки в одном вопросе смошенничал. Вот как это было.

Просыпаюсь я однажды в состоянии ужасающей нищеты. Ужасающей, подчёркиваю. То есть у меня не только абсолютный ноль в кармане, но и в отношении чего покушать дома хоть шаром покати, и нечего курить. И плюс такой неблагоприятный фактор, как день недели, который воскресенье. То есть нет возможности занять у коллег по работе. Конечно, у меня много знакомых в городе, я мог бы прийти к кому-нибудь на дом. Я мог бы заехать к родственникам. Не думаю, что мне бы отказали в одолжении, тем более что меня вполне спасали рублей тридцать или даже двадцать.

Но даже для этого мне нужны деньги. На проезд. Потому что живу я на самой далёкой окраине города, откуда пешком хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь. Мне позарез нужны семь рублей, которых нет.

Ну и что делать? Воровать или грабить я не приучен, а что касается проституции или попрошайничества, то для этих двух занятий я совершенно бесперспективен. И я решил начать с того, что пойду на пункт приёма стеклотары сдавать бутылки. Для этого нужны как минимум две вещи — бутылки и сумка. Сумка нашлась быстро, а вот с бутылками пришлось попотеть. Дело в том, что я их выбрасываю. Но, обшарив весь дом, чулан, чердак, сарай и огород, я всё же что-то там нашёл и, короче, такой иду.

Я иду к уличной палатке. Вокруг неё ящики с бутылками, рядышком вывешен прейскурант, изучив который я с радостью убедился, что на проезд хватит, а в самой палатке спит приёмщица. Прямо на полу. Уморилась, видимо.

И вот я бужу приёмщицу. А она не будится. Второй раз — то же самое. Третья попытка оказалась удачной, и тут со всей очевидностью возник тот факт, что приёмщица не столько уморилась, сколько пьяна — окончательно и бесповоротно, в стельку и в драбадан. Разговаривает с трудом, всё роняет, но стеклотару принимать не отказывается. Вот посчитала она бутылки, что-то в уме прикинула, пробормотала «восемь сорок» и стала расплачиваться. Достаёт из кармана кучу десяток, отсчитывает восемь штук и подаёт мне. Я аккуратно их сворачиваю, кладу в карман и стою. Она говорит: «Чего ещё?» Я напоминаю: «Сорок копеек». Она выдала мелочь, и, по-моему, весьма недовольно. Обсчитать, видно, хотела, зараза! Не выйдет! Я свою копеечку блюду! Прикольно было бы тут же устроить ей по этому поводу скандал, но я человек не скандальный, вообще смирный. Ссыпал мелочь в другой карман и безропотно пошёл восвояси.

Конечно, никуда ехать уже не было необходимости. Что же касается угрызений совести, то они были.

* * *

Старушка тут одна. Чудеса творила.

Захожу на днях в кулинарию, никого не трогаю. Хотел, может быть, купить что-нибудь. Типа пельмени. А старушка там стоит у кассы. Старенькая такая, с палочкой. И пока я оглядываю прилавки, она от кассы отошла и стоит посреди помещения. И на меня смотрит. Ну, думаю, сейчас денег попросит. А одета она — не сказать чтобы плохо, но как-то странно. Шуба на ней вроде приличная, но на голове меховая шляпка с огромными бумажными цветочками. Подвязанная под подбородок розовой ленточкой. В руке ридикюль. В общем, от такой старушки можно чего угодно ожидать.

Ну и, натурально, она прямо на меня идёт и говорит:

— А подскажите пожалуйста, где тут банк?

Я быстренько соображаю и начинаю что-то объяснять, но она не слушает. Она говорит:

— Мне нужен Сбербанк России.

— А-а, Сбербанк! Ну вот вы это, того, пройдите вот два квартала…

Но она не слушает. Она достаёт из ридикюля потрёпанную сберкнижку, открывает и показывает мне адрес отделения:

— Вот мне куда нужно! А подскажите, пожалуйста, где этот банк?

Я говорю:

— Так не обязательно туда. Можно в другом отделении…

— Нет, в другом мне не дадут! А в этот банк мне как доехать?

Ну я понял, что спорить не приходится. С грехом пополам объяснил, как пройти на трамвайную остановку. Старушка поблагодарила и медленно направилась к выходу.

Я купил свои типа пельмени и тоже выхожу. А старушка-то ходит медленно, она тут как тут, совершенно меня не узнаёт и спрашивает, как пройти на трамвайную остановку. Я объясняю. Она благодарит и медленно уходит.

Я, обгоняя её, тоже иду восвояси, но вспоминаю, что типа пельмени-то я купил, а про, скажем, горчицу забыл начисто! Пришлось зайти ещё в один магазин. А там самообслуживание, и вляпался я. В огромную очередь к кассе. Насилу отстоял, аж вспотел весь, расплатился. Выхожу и вижу вышеупомянутую старушку. Она за то время, пока я стоял в очереди и расплачивался, как раз до магазина-то и дошла. И старушка прямо на меня смотрит и уже открывает рот, чтобы задать известный вопрос. А я — шмыг за какую-то толстую-претолстую женщину, да и был таков! И иду дальше.

И вспоминаю, что забыл заплатить за телефон. А надо. А тут как раз салон связи по пути. Ну я туда захожу и типа как бы расплачиваюсь. И выхожу было. А только как стал я выходить, так и увидел, что старушка наша как раз к салону связи постепенно приближается. Я сразу заскочил обратно. Стою, рассматриваю телефоны на витрине. Продавщица, ясно, сразу ко мне пристала — чем, дескать, могу вам помочь? А чем она мне может помочь, смешно, ей-богу.

Наконец выхожу. Старушка продолжает двигаться, причём в совершенно правильном направлении, которое я ей подсказал ещё в кулинарии. Мысленно проследив траекторию её движения, я убеждаюсь, что она железно попадает на трамвайную обстановку. Вздыхаю в том общем смысле, что старость — не радость, а также — что и смех и грех. Иду домой. Напоследок оглянувшись, вижу, как старушка на трамвайной остановке, раскрыв ридикюль, показывает какому-то мужику сберкнижку с адресом.

* * *

Одна женщина-садоводка звонит из сада своей дочери и спрашивает, когда та наконец приедет с любимым мужем и заберёт свои два ведра яблок, которые уже давно стоят на веранде и только зря занимают полезную площадь? Дочка охает и говорит, что сегодня никак не может. И завтра никак. И послезавтра тоже очень занята. Вот разве что в четверг вечером. На что мама отвечает, что в четверг обещают дождь и она поэтому из сада уедет, а приедет только в пятницу. Так что если в четверг, то пускай они едут и яблоки забирают, ключ под ковриком, только смотрите там, Муську из дома не выпускайте, а то она там дров наломает, мало не покажется. А маме кошку ради одной ночи домой таскать неохота. Удовольствие-то это так себе — кошек таскать.