Опасности путешествий во времени - Джойс Кэрол Оутс

И – к моему величайшему удивлению – двое детей пяти и восьми лет. Их мама, старшая сестра Джейми, умерла несколько лет назад, оставив после себя ребятишек, кое-какую одежонку и игрушки.

– Мэри-Эллен, они немного мрачные, но славные. Ты обязательно их полюбишь.

Я действительно полюблю Хлою и Тейлора – со временем. Даже не сомневаюсь.

Самое удивительное в племянниках – цвет кожи: темно-кофейный.

Ни у кого в (глубинке) Вайнскотии нет кожи такого насыщенного кофейного оттенка, как у моих сводных племянников.

Рано или поздно у нас с Джейми появятся собственные дети. Мы очень на это надеемся.

Основная масса прилегающей к ферме земли не годится для пахоты, однако есть и плодородные участки – Джейми сдает их в аренду фермерам, из вырученных денег и складывается наш скромный бюджет. На крохотном пятачке за домом мы разбили огород, выращиваем помидоры, бобы, сладкую кукурузу, морковь, огурцы, дыни…

Думаю, вскоре забота о капризных овощах ляжет на меня. (Как и воспитание племянников.) Из больницы я выписалась лишь под конец лета, и огород уже успели засадить. Теперь же его оккупировали сорняки – вечная напасть садовода, – а дыни с кукурузой сильно страдали от набегов оленей и енотов. Лучше всего удалась клумба с неприхотливыми, словно сорняк, базиликом, кошачьей и обычной мятой; неподалеку радовали глаз заросли мальвы и дикой розы.

Я рвалась на борьбу с сорняками и вездесущим чертополохом, но Джейми со смехом остудил мой пыл.

– За прополку, как и за отношения, браться нужно вовремя. Пускай все идет своим чередом. «Потихоньку, вдох за вдохом».

Прогулка по запущенному саду. Рядом семенит неугомонный Руфус, принюхивается и ныряет в шелестящие заросли кукурузы. Ощущение бесконечного счастья. Все здесь ждали только меня, а я и не подозревала.

Сомневаюсь, что в прошлом (о котором сохранились лишь смутные, обрывочные воспоминания, точно смотришь сквозь запотевшее стекло) я жила на ферме, возилась в земле, занималась садоводством. Впрочем, учиться никогда не поздно.

Пьянящие ароматы сада на полуденном солнцепеке или после дождика такие упоительные, что кружится голова.

Джейми с друзьями постоянно латают дом – крытую черепицей крышу, ставни, ветхое крыльцо, ступени. У Джейми есть приятель-водопроводчик, и владелец трактора, и специалист по рытью колодцев. Есть друзья-маляры (без фантазии) и маляры-художники. Есть очень близкий товарищ-скульптор и по совместительству сварщик. Сам Джейми – рукастый и сильный; его постоянно надо одергивать, чтобы не ворочал тяжести – чего доброго сорвет или вообще сломает спину. Для отшельника он развил чересчур бурную общественную деятельность. На ферме Херон-Крик регулярно проходят собрания сторонников разумной ядерной политики. Впрочем, иногда Джейми отправляется в Мэдисон или еще дальше, в Чикаго. (Чикаго! Немыслимая даль. После инцидента с молнией я решила отказаться от путешествий.) Коллеги-ваятели трудятся в своих мастерских, а по вечерам ужинают с нами – вместе со своими женами, дамами сердца, детьми. Родители приезжают погостить на денек-другой. Заглядывают и бабушка с дедом. («Только, пожалуйста, не надо здесь умирать», – шутит Джейми, хотя никто не разделяет его юмора.) Постоянно устраиваются поэтические вечера – многие (из нас) поэты. К тому же Джейми тесно общается с Х. Р. Броди. Случаются и музыкальные вечера – Джейми играет на барабанах. У моих сводных племянников масса школьных друзей, они тоже частенько приезжают на ферму в сопровождении родителей, которые с удовольствием остаются на ужин. Столкнувшись со случаями несправедливости в отношении преподавателей и обслуживающего персонала в университете Вайнскотии, Джейми вознамерился организовать профсоюз, не подозревая, какое это трудоемкое и неблагодарное дело, насколько склочными становятся люди, когда кто-то пытается им помочь. Как-то вечером, за ужином, который переместился из дома на веранду, а потом и во двор, я попробовала сосчитать гостей, но на двадцать шестом человеке сбилась.

В мыслях промелькнуло: здесь некогда унывать. Дел по горло.

Себя Джейми называет «разноплановым» художником. Его кумир – Роден. Свои самобытные, ошеломительные произведения искусства Джейми создает из металлолома, не брезгуя битыми автомобилями и тракторами. Он использует железо (ржавчина его не смущает, ведь это «естественный процесс»), нержавеющую сталь, алюминий, медь, дерево, глину, телефонный кабель и прочие материалы, включая папье-маше. Несмотря на тягу к эпатажу, он не гнушается и традиционной скульптуры. Самая известная его работа – памятник героям Корейской войны – находится в пригороде Вайнскотии.

В университете Джейми Стайлза ценят за оригинальность и профессионализм; однако его общественно-политическая деятельность вкупе с антивоенными высказываниями не способствуют карьерному росту и включению в штат.

Тем не менее Джейми упорно оставляют. Семестр за семестром, год за годом.

– В принципе, на кафедре меня любят, процентов девяносто там мои приятели. Мы знакомы тысячу лет. А сколько раз я выручал их по работе! Вот декан и президент колледжа меня не жалуют. А тут еще постоянные сплетни, будто на факультете изящных искусств завелся «ярый коммунист». Кто-то из попечителей вообще уверен, что меня арестовывали за участие в акции протеста. Поэтому внештатная должность – потолок, на который я могу рассчитывать.

Джейми говорит рассудительно, но не без хвастовства. Тогда я бросаюсь ему на шею с поцелуями.

Вскоре после выписки и моего водворения на ферме Херон-Крик Джейми повел меня взглянуть на памятник участникам Корейской войны, расположенный перед окружным судом Вайнскотия-Фолз. Выполненные из нержавеющей стали фигуры одиннадцати солдат сухопутных войск смотрелись по-настоящему живыми; они будто действительно дышали, а их холодная кожа казалась мягкой на ощупь. Высотой чуть больше двух метров, фигуры слегка возвышались над зрителем. Вечно молодые, лишенные возраста лица. Руки – особенно пальцы – поражали реалистичностью. На каменном парапете, окружавшем скульптуру, были выбиты имена уроженцев Вайнскотии, павших в бою. Над надписью Джейми изрядно потрудился, забраковал несколько шрифтов, прежде чем выбрал подходящий.

Местные газеты не поскупились на хвалебные отзывы в адрес «Наземного патруля: Корея, 1950–1955». Растроганные родственники погибших солдат завалили Джейми письмами, и он скрупулезно ответил на все до единого. (К счастью, на тот момент Джейми еще не занялся антивоенными протестами.) В работе над мемориалом он вдохновлялся не Роденом, а Харри Хансеном, знаменитым скульптором со Среднего Запада, творившим в начале двадцатого века. Хансена называли среднезападным Роденом, за свою пятидесятилетнюю карьеру он успел создать свыше двух сотен скульптур. Сам Джейми стыдился мемориала, я же всячески старалась его вразумить, называла композицию трогательной, трагичной, прекрасной.

– Не хотел делать «реалистичный» памятник, но они настаивали. Я пробовал переубедить городской совет, объяснял, что их концепция устарела. С тех пор как изобрели фотографию, надобность в антропоморфной скульптуре отпала. Современное искусство тяготеет к абстракции. Я пытался до них донести, но… – Джейми словно оправдывался.