Опасности путешествий во времени - Джойс Кэрол Оутс

Быстрым шагом Айра устремился вглубь дендрария. Мне приходилось почти бежать за ним, чтобы не отстать.

В такую рань окрестности пустовали. День выдался облачный, прохладный, но ясный, без ветерка. Сердце у меня колотилось, как в тот недобрый час, когда в школу нагрянули офицеры полиции и директор с радостью выдал им Адриану Штроль.

Неприятное воспоминание. Вздрогнув, я вцепилась Вулфману в рукав.

– А мои родители? Увидимся ли мы когда-нибудь?

– Пожалуйста, не плачь.

Я даже не подозревала, что реву. Но почему внутри тогда все поет от неописуемого, безграничного счастья?

Мы шли к свободе. Не оглядываясь.

Университетский городок остался далеко позади. С часовни все слабее доносился колокольный звон.

Тропинка забирала вверх. Сосновые иглы устилали землю мягким ковром, однако подобие каменных ступеней, вытесанных самой природой, грозило вывихом лодыжки. Приходилось постоянно смотреть под ноги.

Подъем делался все круче, грозя стать почти отвесным, вертикальным, – выручали многочисленные окольные тропы, серпантином обвивавшие склон.

На серпантине мы неизменно оказывались рядом. Продвигались медленно – дорога напоминала спираль на раковине огромной улитки. Стоило Вулфману вырваться вперед, как особенности рельефа возвращали его ко мне. Я не отставала ни на шаг, стараясь не упасть под весом рюкзака.

Рюкзак, объяснял Вулфман, означает разницу между смертью и выживанием, он может спасти жизнь.

В кронах порхали похожие на белок птицы.

Дорога обрывалась у соснового бора.

Однако Вулфман упорно двигался дальше. Я следовала за ним по пятам.

Бесконечные деревья. Крутой подъем, словно взбираешься на огромную гору. Наконец, резкий спуск, ничуть не легче восхождения. Лавины камней катились у нас из-под ног.

Мы задыхались на подъеме, боялись оступиться на спуске, ведь двигаться вниз всегда опасно.

Солнце переменило положение и ослепительно било в глаза, от яркого света по щекам струились слезы.

Нас переполняло бесконечное счастье! Скоро мы выберемся из Вайнскотии!

Спустя шесть часов утомительного похода Вулфман издал удивленный, раздосадованный возглас:

– Не может быть!

Поначалу я не поняла. Потом увидела.

Шесть долгих часов скитаний по тщательно разработанному маршруту оказались напрасными. Вместо того чтобы привести нас к Сент-Клауду, дорога описывала круг – в результате мы снова очутились у входа в дендрарий, неподалеку от кампуса. А раскатистый звук был звоном колоколов на часовне.

– Невероятно… – пробормотал Вулфман.

Как ни горько осознавать, но мы вновь вернулись туда, откуда пришли, – тропинка предала нас, увела вкруговую. Мы взобрались на гору и спустились с горы, уверенные, что оставили Вайнскотию за сотни миль. Таинственным образом надежный путь с извилистыми серпантинами вывел нас назад – вопреки всем отметкам на карте!

Вулфман уставился на карту в попытке выяснить, где допустил ошибку. Однако единственная его оплошность заключалась в убежденности, что нам удастся покинуть Вайнскотию.

– Айра, мы в ловушке. Нам не уйти. Я ведь говорила.

– Тогда убирайся отсюда! Давай, беги. Сам справлюсь.

Его голос дрожал от ярости. Стряхнув мою руку, Вулфман развернулся и рванул обратно.

В ушах у меня звенело. Хотелось броситься за ним, остановить. Но от усталости ноги не слушались. Шесть с половиной часов мы скитались по этому проклятому месту. Шесть часов – и все ради того, чтобы возвратиться в исходную точку.

Напрасно я взывала к Вулфману. Айра, любовь моя! Сверху доносились трели птиц. Почему так рано стемнело? Исступленное чириканье, шелест крыльев.

В ветвях сосны причудливо, точно сумасшедшая, кружила маленькая птичка – или летучая мышь. Прямо на моих глазах диковинное существо – черное, проворное, меткое – спикировало к Вулфману и пронзило его висок. Голова Айры вспыхнула. Мгновение, и пламя поглотило его целиком. Без остатка, буквально в паре футов от меня.

За те стремительные секунды прозвучал лишь один – отчаянный, истошный – вопль ужаса и отчаяния. Скорее всего, кричала я.

Вулфман упал, умер, испарился из Зоны 9.

Я повалилась на тропу.

От потрясения кровь отлила от мозга. Нечем дышать. Меня как будто разрубили надвое.

Осколки сланца впиваются в изумленное лицо, течет кровь, хотя я не вижу и почти не ощущаю порезов. Нет сил даже перевести взгляд туда, где погиб Вулфман.

Сгинул, испарился с лица земли.

Шок накрывает ледяной волной. Заставляет сердце замереть. Глаза слезятся от яркого света. Что-то мягкое и теплое трется о мое лицо, одеревеневшее от холода. Порывистое горячее дыхание пса, его влажный, удивительно мягкий язык.

Чей-то возглас: «Руфус? Где ты?»

На тропинке появляется человек. Бежит к месту трагедии.

Потом:

– Эй, вы ранены? Что случилось?

Сквозь мутную, пронизанную болью пелену пес лижет мне щеку, возвращая к жизни. Воодушевленно, с пылом. Слышу нервный, отрывистый вой, так напоминающий человеческий крик, и осознаю, что спаслась.

Болезнь затягивалась.

Шли недели. Месяцы.

Периоды пробуждения чередовались с забытьем.

Ничего похожего на постепенное выздоровление. На стабильный прогресс.

Реабилитация напоминала долгое блуждание по серпантину. С мучительной медлительностью продвигаешься вперед, а в итоге возвращаешься в исходную точку – туда, откуда пришел. Тем не менее прогресс присутствовал.

Поначалу я не понимала, где нахожусь. Палаты (с безликими белыми стенами), куда меня привозили (на носилках, в инвалидном кресле), постоянно менялись в зависимости от предназначения. Хоровод врачей. Всякий раз, открывая глаза (саднящие, полуслепые), я обнаруживала себя в новом, незнакомом месте.

Вероятно, в больнице. Или реабилитационном центре.

Могу предположить, что эти мои перемещения определялись либо скоростью, с которой я шла на поправку, либо, наоборот, ухудшением самочувствия.