Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев - Хелен Раппапорт

Иностранцы, проживавшие в Петрограде, были мало знакомы с идеями Ленина, в равной степени они плохо понимали его политическую платформу большевика. Сведения о нем на самом деле были настолько противоречивы, что иностранцы и иностранные журналисты зачастую называли его «анархистом» – этот ярлык они лепили на очень многих политических деятелей[69]. Для сэра Джорджа Бьюкенена Ленин был всего лишь одним из «свежей банды анархистов-эмигрантов», которые вернулись в город в последнее время. Многие подозревали Ленина в связях с немцами: «Этот ужасный немецкий агент Ленин» вернулся в город и работает «денно и нощно над тем, чтобы наделать бед», – писала леди Джорджина домой, убежденная в том, что Ленин привез с собой опасные «немецкие козни»{541}. Американцы также не знали, как к нему следовало относиться. «Ультра-социалист по имени Ленин вел много глупых разговоров и советовал своим слушателям убивать всех, у кого есть собственность и кто отказывается поделиться ею», – отмечал посол Фрэнсис, который уже озаботился тем, что у Керенского недостаточно сильные позиции, чтобы иметь с ним дело. «Мы живем в слегка подвешенном состоянии, – добавлял он в письме к своему сыну Перри. – Сколько у Ленина последователей, неизвестно»{542}.

С того момента как Ленин прибыл в Петроград, он поставил себе совершенно очевидной целью подорвать позиции Временного правительства, скомпрометировать его и сместить. Один из американцев, который был на том же поезде, который привез Ленина в Петроград из пограничного городка Торнио, сказал сотруднику Международного комитета Юношеской христианской ассоциации Эдварду Хилду, что первое, что произнес Ленин, сойдя с поезда, было: «Да здравствует гражданская война!» «Перед Временным правительством сейчас стоят бог знает какие задачи, требующие решения, а подобные смутьяны еще будут создавать ему дополнительные проблемы», – написал Эдвард Хилд в своем дневнике{543}. Продолжились, само собой разумеется, обвинения в адрес Ленина в том, что он финансировался немцами, поскольку именно немецкая сторона обеспечила возвращение Ленина с узким кругом его последователей, выделив им поезд со специальным «пломбированным» вагоном, которому был разрешен проезд через территорию воевавшей Германии до находившейся на побережье станции Засниц, откуда группа революционеров во главе с Лениным на пароходе добралась до Треллеборга (Швеция), а затем на поезде через Швецию и Финляндию – в Петроград, на Финляндский вокзал{544}. Как только стало известно о скором прибытии Ленина, вечером 3 марта для его встречи на вокзале собралась большая толпа из числа его сторонников, фабричных рабочих и любопытных зевак. Арно Дош-Флеро также пошел туда вместе со «старым революционным писателем, автором памфлетов и листовок», который последние шестнадцать лет замещал в революционном движении отсутствовавшего Ленина и который давно уже пользовался поддержкой рабочих масс в фабричном квартале Выборгской стороны, где он был политическим агитатором до своего ареста в 1898 году.

Когда пассажиры сошли со спецпоезда, Флеро принялся искать эту полумифическую фигуру – человека, которого никто не видел в столице после его краткого появления там в 1905–1906 годах (затем его видели лишь ближайшие коллеги по партии). Однако тот, кого Флеро увидел, был «небольшого роста человеком с азиатскими чертами лица» с «ничем не примечательной фигурой волжского татарина, у которого, однако, были тяжелые, широкие скулы и более узкие, скорее монгольского типа, глаза»{545}.

Личный магнетизм Ленина, однако, не вызывал никаких сомнений. Его пронзительный голос с дерзкими интонациями и полные загадки калмыцкие глаза, безусловно, приводили в возбуждение толпу его сторонников и группу представителей Петросовета, прибывших встречать его на Финляндском вокзале, увешанном гирляндами и красными флагами. Большие толпы народа стояли в его ожидании даже в темноте у вокзала, оркестры играли «Марсельезу» и «Интернационал», «темнота разрезалась ослеплявшими лучами прожекторов на броневиках»{546}. Отсюда Ленина эскортировали к его новой политической резиденции – особняку, принадлежащему бывшей любовнице Николая II.

После Троицкого моста напротив посольства Великобритании, в пределах видимости голубых минаретов единственной в городе мечети, стоял выстроенный в стиле модерн дом Кшесинской, примы-балерины Императорского балета. Этот особняк был построен специально для нее в 1904–1906 годах. Незадолго до Февральской революции, предупрежденная об опасности, она оставила его и бежала во Францию{547}. 4 апреля, когда Мэриэл Бьюкенен выглянула из своего окна, она увидела, что на другой стороне Невы «над стенами развевается огромный алый флаг». Она обнаружила, что здание «было захвачено группой политических ссыльных, которые только что приехали из Швейцарии». Вскоре после своего прибытия сюда Ленин вышел на балкон, чтобы обратиться к ожидавшей его толпе. После этого он стал «публично выступать с исключительно провокационными речами», обрушиваясь с бранью на Временное правительство, а его новый политический орган, газета «Правда», издание которой также было организовано в особняке Кшесинской, активно пропагандировало его лозунги: «Мира, хлеба, земли!»{548}

Недалеко оттуда, через Неву, в посольстве Великобритании Негли Фарсон пытался «вместе с остальными сотрудниками лучшего дипкорпуса в России предугадать, куда же подует ветер» теперь, когда Ленин прибыл, чтобы разворошить осиное гнездо политического соперничества. Несколько поодаль, на улице Фурштатской, «тем же самым занимались» американцы, «а также итальянцы и французы, и вообще весь мир – все гадали, строили предположения»{549}. На первый взгляд Ленин был похож на любого другого политического фанатика – их было множество на улицах Петрограда, страстно ораторствовавших на каждом углу. Однако сэр Джордж Бьюкенен был серьезно обеспокоен: Временному правительству следовало действовать быстро и остановить Ленина, «подстрекавшего солдат к дезертирству, захватам земли и убийствам». Те простые и безжалостные лозунги, с которыми приехал Ленин, были частью его общей кампании, реализация которой, по мнению сэра Джорджа, привела бы к «деморализации» Временного правительства и выходу России из войны{550}.