Джеймс Миранда Барри - Патрисия Данкер

Она испуганно кивнула:

– Да.

– Это доктор Джеймс Барри.

Она не могла ничего сказать, ни даже поднять на него глаза.

– Простите, что навязал вам свои чувства, – отрезал Джеймс.

Его гнев вырвался наружу, как джинн из лампы. Он развернулся на пятках и вышел из комнаты, забывшись настолько, что хлопнул дверью. Он чуть не опрокинул подругу Шарлотты в короткий лестничный пролет – так он торопился покинуть виллу. Подруга стояла в коридоре, за горшком с пальмой, так близко к двери, как могла.

Джеймс вырвал свою лошадь у конюха в стойле и поскакал к госпиталю так стремительно, что это заметили в каждом окне и в каждой лавке. Что-то произошло. Это не капитан ли Лафлин вышел из виллы и мчится по холму с безрассудной, если не прямо опасной скоростью? Куда он направляется? В госпиталь? Но он не очень близок с доктором Барри, верно? Скорее даже напротив. Кто-то заболел? Надо спросить у вице-губернатора.

Когда Джеймс доскакал до гребня ветреных белых холмов, он вспотел и весь дрожал. Он впервые в жизни решился сделать предложение и не сомневался в результате. Никакого плана у него не было. Ему просто хотелось кого-то ударить. Он хотел погасить свое разочарование, разворошив безупречный наряд доктора Барри.

Джордж Вашингтон Карагеоргис увидел его приближение и встретил молодого человека в отделанном изразцами вестибюле среди запахов аммония и спирта.

– Где доктор Барри? – Джеймс, к собственному удивлению, орал.

Джордж Вашингтон Карагеоргис был сбит с толку.

– Его здесь нет, сэр.

– А где же его черти носят? – проревел уязвленный капитан Лафлин.

К счастью, в эту самую минуту доктор был за много миль от госпиталя, на дне оврага; он фиксировал сломанную ногу и обрабатывал кровавую рану на лбу человека, который упал с большой высоты и уже сильно страдал от обезвоживания, потому что пролежал на утреннем солнцепеке два часа, прежде чем его обнаружили обезумевшие родственники. Рана была тяжелая, ее покрывал слой мух. Жена несчастного кричала что-то доктору прямо в ухо, а соседи слишком долго возились, пытаясь соорудить импровизированные носилки из зеленых ветвей. Аккуратные рыжие кудри доктора увлажнились от пота, а на бледных щеках от жары сильнее проступили веснушки. Когда он вернулся в город, совершенно вымотанный, он даже не зашел в госпиталь; было уже темно, и капитан Джеймс Лафлин лежал без чувств, сраженный пьянством и гневом, на полу офицерской столовой.

* * *

– Ты ему отказала? Я не ослышался, юная леди? Ты хочешь мне сказать, что ты ему отказала?

Молчание.

– Ты в своем уме? Его старший брат умер. Он только что унаследовал прекрасное поместье в Беркшире и достаточно денег, чтобы купить тебе любую чертову безделушку, какая тебе взбредет в голову.

Молчание.

– Ты можешь не дождаться такого же выгодного предложения. Да что же творится у тебя в голове, Шарлотта?

Молчание.

– И ты не оставила ему никакой надежды, глупое создание?

Молчание.

– Что на тебя нашло? Я дал ему свое благословение. Ты с ним танцевала так, что едва держалась на ногах. Мне в голову не могло прийти, что ты откажешься следовать своим чувствам.

Молчание.

– Тебе семнадцать лет, детка. В октябре будет восемнадцать. Я женился на твоей матери, когда она была намного младше тебя.

Молчание.

– Да какого же черта…

Молчание.

– О нет! Нет, нет, не может быть. Ты же не нацелилась на Барри, а?

Молчание.

– Господи, Шарлотта, если бы твоя матушка была жива, она бы разрешила мне перекинуть тебя через коленку и отшлепать, пока ты не взвоешь. Господи, милостив буди к нам грешным. Да ты глупее, чем я думал. Ты хоть знаешь, кто такой этот Барри? Понятия не имеешь, правда? Вот и никто не знает. Он незаконный сын то ли старого лорда Бьюкана, то ли этого сумасшедшего революционного генерала из Венецуэлы не то Аргентины. Он живет на свое жалованье, и все, насколько я знаю. У Барри нет семьи, нет земли, нет родственников. Он все равно что Вечный жид. Ты же не можешь жить, скача за ним по всему свету. Ты помрешь через три года. Барри живет в странах, где белые люди мрут как мухи. Он выживает только потому, что он холодный как ящерица. Не пойми меня неправильно, детка. Я им восхищаюсь, конечно. Но он тебе не пара. Это любому понятно. По крайней мере, любому, кто чуть поумнее тебя. Он одиночка. Он – да бог его знает, что он такое. Но он никогда не женится. Ни на тебе, ни на какой другой женщине. Такие мужчины не женятся. И я сомневаюсь, чтобы он хоть в малейшей степени поощрял твое поведение. Он никогда ничего не говорит без издевки. Шарлотта, если ты думаешь, что Барри когда-нибудь женится на тебе, – ты еще бо́льшая дура, чем мне казалось. Ты прогнала прекрасного молодого человека, которому в жизни ничего не надо было, кроме как расправить плечи и сделать тебя непристойно счастливой.

Молчание.

– Я просто не понимаю, в кого ты такая дура.

Шарлотта разрыдалась.

* * *

Ее глаза были еще несколько красны, когда в пятницу вечером она приветствовала Барри, и он посматривал на нее из-за карточного стола. Слухи уже наводнили колонию. Да, сделал ей блестящее предложение. И она ему отказала. Да нет, тут есть еще один персонаж… Не могу поверить, что он ее поощрял. Возможно, она упустила лучшую возможность в жизни, потому что я не могу представить… Губернатор и его колония сошлись во мнении. Шарлотта время от времени бросала на Барри жалостные взгляды и посматривала на дверь с бо́льшим беспокойством, чем приличествует хозяйке, если вечер протекает благополучно.

При этом она пропустила момент, когда капитан Джеймс Лафлин ввалился в дверь, – слишком привычный гость, чтобы его приход объявляли. Джеймс выпил лишнего и растравил свои раны до предела. Вилла была полна смеющихся людей, танцы начались, и почти все уже успели подойти к столам с едой. Джеймсу повезло: он застал Барри одного, в компании холодных мясных закусок и домашнего варенья.

Молодой офицер казался спокойным, но на верхней губе у него блестели капельки пота. Однако он недрогнувшей рукой отвел Барри от стола. Доктор был так невысок, что, остановившись, Джеймс уткнулся взглядом в его светло-рыжие кудри. Он придвинулся ближе, чтобы их разговор никто не услышал. Он, конечно, слышал сплетни, но думал, что дело в основном в тонких, элегантных, наманикюренных руках хирурга, потому что на него глядели глаза человека бесстрашного, владеющего собой и своим миром, человека, который никогда не оскорбит другого случайно или беспричинно. Джеймс почувствовал кипение гнева, встретив нахальный вопросительный взгляд этого карлика, почувствовал, как глубоко внутри бурлит злоба. Вокруг мужчин пары кружились в вальсе. Но, конечно, за ними наблюдали. Несколько человек заметили их беседу. Доктор и офицер немедленно стали предметом догадок.