Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

— Постойте. Далстон? То есть на востоке Лондона? Когда она там жила?

Он удивленно таращится на меня.

— До того, как переехала к вам.

— Не может быть. Она определенно жила где-то здесь, в Гринвиче. По крайней мере, уже в ту пору, когда я с ней познакомилась, — летом.

Хмурясь, Джон вновь усаживается на диван. Я смотрю на чашку с чаем, что стоит на столе. Наверное, уже остыл, определяю я. Поверхность начинает затягивать серая пленка.

— Исключено, — возражает отец Рейчел. — Здесь она никогда не жила. Жилье она снимала далеко отсюда.

— Ничего не понимаю. Она всегда крутилась здесь. Мне сказала, что живет по другую сторону от парка. — Джон пожимает плечами. — Но… она ведь посещала перинатальные курсы.

— Какие курсы?

— Перинатальные. Для беременных, — бормочу я. — Они предназначены для жителей Гринвича. Весь смысл в том, что ты записываешься по месту жительства… встречаешься с теми, кто живет в округе.

Я пытаюсь вспомнить. Говорила ли мне Рейчел, что живет где-то поблизости? Или я сама так решила? Дома у нее я никогда не была. Она вообще говорила, где находится ее дом? А я спрашивала?

— Простите, — молвлю я. — Просто… ерунда какая-то получается. Перинатальные курсы есть в каждом районе Лондона. Если она жила в Хакни, то, забеременев, должна была бы посещать местные курсы. А она никогда не упоминала ни Хакни, ни Далстон. Ничего не говорила про соседок по квартире. Я думала, она жила одна.

— Это было бы лучше, — мрачно произносит Джон. Затем встает и снова начинает кружить по комнате. — Спросите ее соседок. Если, конечно, сможете вытянуть из них хоть одно пристойное слово.

Я опять сажусь на мяч, раскачиваюсь взад-вперед, массируя бедра, чтобы облегчить боль. Мне хочется вопить. Все, что он говорит, не имеет смысла. Почему она утаила от отца свою беременность? Почему постоянно торчала здесь, если жила за тридевять земель? Что она все это время делала в Гринвиче? И если она лгала об этом, значит, и все остальное из ее уст было ложью?

Я вспоминаю, как неоднократно натыкалась на Рейчел в Гринвиче после нашего знакомства с ней. Совпадение? Я случайно сталкивалась с ней? Или она специально поджидала меня? Следила за мной? При этой мысли я холодею. Зачем она это делала? С какой целью?

— Джон, Рейчел сказала мне, что ее отправили в декретный отпуск, по беременности, из-за высокого давления. Вам известно, где она работала?

— Кажется, в каком-то баре или клубе, — отвечает он. — Названия не помню. А про высокое давление она ничего мне не говорила. Сказала только, что хочет заняться чем-то еще. Каким-то проектом. Давить на нее бессмысленно. Рейчел… она точно знает, чего хочет. Всегда поступает по-своему. И так было всегда.

Комната как будто перекосилась у меня на глазах. Я хватаюсь за подлокотник дивана. Все это я сообщила полиции. Я думаю о том, что сказала им в той серой комнате, где стоял затхлый запах старых бумаг. Вспоминаю, как наклонялась к диктофону, чтобы они записали каждое мое слово. Она откуда-то из Гринвича, с отцом ребенка познакомилась на работе, на каком-то музыкальном мероприятии. Ей скоро рожать. В декретный отпуск ушла по состоянию здоровья, из-за того, что у нее высокое артериальное давление. И оказывается, все это ложь. От первого до последнего слова. Меня, наверное, приняли за полную идиотку. Или еще того хуже. Возможно, сочли меня лгуньей.

— Знаете, с ней было непросто, — продолжает Джон. — Она была трудным подростком. А потом… после того, что с ней случилось… Она очень изменилась. Но это и понятно. Она тогда очень рассердилась, очень.

Он говорит так, будто я знаю, о чем речь. А я молчу. Только моргаю в ответ. Он поднимает на меня глаза, в них блестят слезы.

— Разве она вам не рассказывала? — Чуть качнув головой, Джон опускает взгляд. — Ну да, разве о таком станешь распространяться, — бормочет он. — Просто я думал, вы с ней были близки.

Я плотно сжимаю губы. Мне хочется крикнуть: Мы не были близки. Мы даже подругами не были. Ко мне это не имеет никакого отношения. Она мне никто. Я понимаю, что больше не хочу видеть этого человека в своем доме. Пусть немедленно убирается. Но его будто прорвало. Он говорит и говорит, словно не может остановиться:

— Она звонила мне каждую неделю. До того дня, когда вы устроили праздник. Тогда это было в последний раз. С тех пор она не объявлялась. По ее голосу я понял, что она полна предвкушения. Сказала, что на вечеринке будет какой-то человек. Важный для нее человек.

Я чувствую, как мои плечи каменеют.

— Она назвала его по имени?

Джон сморкается в носовой платок, который вытащил из-под манжеты.

— Нет. Сказала, что скоро мне позвонит. И… не позвонила.

Он всхлипывает, крупные слезы катятся по его щекам. Я иду к входной двери, где оставила сумку с вещами для больницы, из бокового кармана достаю пачку бумажных салфеток. Джон берет их с благодарностью.

Что делать? Не часто приходится видеть плачущих взрослых мужчин. Неуклюже я наклоняюсь к нему, беру его за плечо.

— Послушайте, может, вам стоит поговорить с ее матерью, — советую я, — раз она сказала, что поедет к ней. — Помолчав, я добавляю: — Полагаю, вы не живете с ней вместе, но все же…

Джон прищуривается, удивленно глядя на меня.

— Это вы о чем? — сердито спрашивает он. — Она не могла сказать, что поедет к матери.

— Да нет же. Именно это она и сообщила мне на следующий день после вечеринки. Это я и пыталась сказать вам чуть раньше. Она прислала сообщение, написала, что какое-то время поживет у матери. Полиция разве не поставила вас в известность?

Джон таращится на меня, как на сумасшедшую.

— Она не могла это написать, — стоит он на своем. Судя по голосу, он на грани срыва.

— Могла. По ее словам, именно туда она отправилась. Поэтому я не беспокоилась.

У Джона дрожат руки.

— Ее матери нет в живых.

Теперь уже у меня от изумления глаза лезут на лоб.

— Что-о?

— Она умерла. Почти пятнадцать лет назад.

Ошеломленная, я беру свой телефон, показываю ему SMS.

— Вот, сами можете убедиться.

Джон выхватывает у меня телефон, держит его в трясущихся руках, глядя на дисплей. Потом роняет, как камень, словно он жжет ему руки.

— Вы это показывали полицейским?

— Конечно.

Джон очень взволнован.

— Хелен, не знаю, кто прислал вам это сообщение, — произносит он с дрожью в голосе, — но это была не Рейчел.

Говорят, дни лучше не считать, но что еще остается? Девять месяцев меня то и дело спрашивают, когда мне рожать, и я из раза в раз, как попугай, повторяю дату. Мне всегда кажется, что под этим вопросом те, кто задает его, подразумевают: когда же ты перестанешь занимать так много места? Когда уже сдуешься?