Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

Чарли смотрит на меня, и я вижу, что его черты искажает гнев. Точно так он гневался в детстве, когда мы ссорились. Но теперь это лицо мужчины. А мы уже не дети.

— Что еще скажешь о родительском долге?

Его слова меня задевают.

— Я живу здесь, потому что здесь живет Руби, — отвечает он. — Здесь ее школа. Здесь живут Майя и Брюс. Моя работа через три улицы отсюда. — Он выкидывает руку в неопределенном направлении. — Хелен, не пойму, чего ты добиваешься. Нормальные дети не живут в особняках с садовыми участками площадью в семьдесят футов. Нормальные семьи живут так, как мы.

Он отпивает из банки большой глоток пива и припечатывает ее к столу.

— Мы водим ее на детскую площадку. Водим на мероприятия девочек-скаутов, на футбол, в «лесную школу», на карате. Она любит свою школу. У нее есть друзья. Есть увлечения. Иногда она даже овощи ест, чтоб им пусто было. Она счастлива. Мы счастливы, Хелен.

Я смотрю на младшего брата. Джинсы его измазаны в шоколаде, под глазами у него мешки. Я думаю про самодельные соусы для макарон, про пижаму на батарее. И понимаю, что не знаю, как быть родителем. Вообще ничего об этом не знаю. А мой брат, мой никчемный младший брат-шалопай, оказывается, прекрасно справляется со своими родительскими обязанностями.

Лицом Чарли очень похож на маму. Я вспоминаю ту пору, когда родилась Руби. Какая крошечная она была, само совершенство! Миниатюрные ручки и ножки, прелестный розовый ротик. Они прислали мне ее фото. Фото, на которое я боялась взглянуть. Сколько раз мы говорили, что навестим их, и я повторяла, что на этот раз приеду обязательно. Но когда мы садились в машину, я понимала, что не смогу. Не смогу, и все. Я вспоминаю голос Чарли по телефону. «Не извиняйся, Хелен, — говорил он. — Мы же все понимаем. Ты, главное, поправляйся».

Потом мне вспоминается, как вместе с Кэти я навестила Руби на ее третий день рождения. При нашем появлении она кинулась к Кэти, а не ко мне. Подарок, что я выбрала для нее, оказался слишком детским и ей совсем не понравился. А позже, когда бы они ни приезжали в Гринвич, я все пыталась приобщить ее к познавательным занятиям, а она скучала, терлась у ног Чарли и просилась отпустить ее поплескаться в фонтанах, или посмотреть на бродячих актеров у ворот парка, или покататься на карусели, или купить мороженое. Почему я просто не могла сказать «Да»? Почему всегда пыталась быть, как папа?

— Извини, — говорю я. — Просто… Порой мне кажется, что ты… стал совсем чужой.

Я вижу, как его лицо смягчается. Его глаза. Мамины глаза. А потом он делает то, чего не делал много лет. Обнимает меня. И я, помедлив мгновение, тоже его обнимаю.

Когда я снова откидываюсь на спинку оранжевого дивана, Чарли встает, поднимает с набитого бобами пуфа игрушечного солдатика, бросает его в ящик с игрушками, а сам плюхается на этот пуф, устраиваясь точно напротив меня.

— Хелен, ну зачем ты тащилась в такую даль? — наконец произносит он. — Устала, должно быть. Если б сказала, я бы сам к тебе приехал. Если у тебя ко мне разговор. — В ответ я молча киваю. — Так зачем ты приехала?

Я даю ему фотографию, которую Кэти взяла в клубе. Чарли смотрит на снимок, и я вижу, как зрачки его расширяются. Он резко втягивает в себя воздух.

— Откуда это у тебя?

Я не отвечаю на его вопрос.

— Чарли, мне нужно знать правду. О тебе и Рейчел.

На выставку Серены мы с Дэниэлом прибываем поздно. Народу много, звенят бокалы с вином, гул голосов спиралью возносится под высокий потолок ангара. В помещении темно; горит только подсветка, озаряющая ее работы. По восемь на каждой стене. Фотографии отбрасывают на глянцевый пол расплывчатые белые отражения, поблескивающие, словно луна на поверхности воды.

— Ну, как тебе? — спрашиваю я Дэниэла.

— Мы же только пришли, — пожимает он плечами.

Я поворачиваюсь лицом к мужу.

— Дэниэл, что-то случилось? Почему ты так резок со мной?

Он смотрит на меня, затем опускает взгляд в пол. Бормочет:

— Прости. Много работы, напряжение сказывается. Я знаю, ты сердишься на меня из-за того, что я поздно прихожу домой.

Вид у него пришибленный, как у провинившегося мальчишки.

— Да нет, я не в претензии, — объясняю я, беря его за руку. — Просто сейчас ты мне нужен как никогда. А тут еще вся эта история с Рейчел.

Он вздыхает, привлекает меня к себе. Ему это удается с трудом — живот у меня слишком большой.

— Знаю. Прости. Я постараюсь быть рядом. Обещаю.

Я протяжно вздыхаю. На глаза наворачиваются слезы.

— Спасибо, — шепчу я в плечо мужа. Он отстраняется. Я смаргиваю слезы, пытаюсь улыбаться. Он берет меня за руку.

Рори и Серена ездили в Италию. Она размещала в «Инстаграме» фотографии, сделанные на отдыхе: отель ярких опаловых цветов, бирюзовое море. На одном снимке она сидит в джакузи, хотя в последние месяцы беременности делать это не рекомендуется. Живот ее скрыт под водой. Мне не терпится увидеть Серену, посмотреть, вырос ли у нее живот, стал ли такой, как у меня. Она вполне может родить раньше меня. Это тоже не исключено.

Пока Дэниэл рассматривает первую фотографию, я, вытягивая шею, осматриваю зал, но Серены не нахожу. У идущего мимо официанта хватаю с подноса бокал с апельсиновым соком и следую за Дэниэлом, делая вид, будто погружена в глубокие раздумья.

В конце концов мне надоедает тащиться за мужем, и я убегаю вперед. Нужно найти какой-нибудь один снимок, решаю я, и придумать, что сказать о нем, если придется. Например, этот не подойдет: я даже не понимаю, что на нем изображено. Похоже на нечто мокрое и бугристое, вроде кожуры авокадо или сумочки из змеиной кожи. Что-то похожее на рептилию. Я решаю схитрить и, глянув вбок — проверив, чтобы рядом никого не оказалось, украдкой читаю маленькую табличку рядом со световым коробом. Булыжники на конюшнях под дождем. Цена не указана.

Перехожу к следующей фотографии. На ней запечатлен худощавый мужчина, точнее его силуэт. Он стоит, прислонившись к стене их балкона на верхнем этаже. За его спиной переливается огнями город. Лицо мужчины находится в тени, от его губ поднимается струйка дыма. Я не сразу узнаю в нем мужа. Он не похож на моего Дэниэла. Выглядит чужим, незнакомым. Как будто контуры его лица принадлежат не человеку. Как будто его очертания — фрагмент лондонского пейзажа.

Фотография вызывает у меня странное чувство. Когда был сделан снимок? Я читаю табличку, а на ней написано: Без названия. Рядом — красная точка: фото продано. Я поворачиваюсь к Дэниэлу, хочу спросить у него, когда это Серена его сфотографировала. И только теперь замечаю, что он куда-то отошел.

— Хелен! Как же я рада тебя видеть!

Возле нас неожиданно возникает Серена — столб шелка и аромата духов. Живот у нее стал больше. Круглый, аккуратненький, упрятанный под светлую блестящую ткань ее платья, он напоминает огромную жемчужину.