Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 1. Страна несходства - Александр Фурман

Фурман, в буквальном смысле прижатый к стене, с безнадежным усилием ворочал в голове тоскливые и громоздкие соображения по поводу того, почему же он не может просто взять и уйти. Ну да, он согласился какое-то время побыть с Людкой, чтобы ей не было скучно. Но ведь он вовсе не обязан торчать здесь с ней до конца?.. Он ей помог, развлекал ее тут – без всякой благодарности, кстати, – ну и хватит: ему уже пора идти домой, делать уроки, он устал, проголодался, замерз, и вообще, ему все это надоело – и сама Людка тоже, между прочим… В конце концов, это ее дело, что ее мать задерживается, – он-то чем виноват?! По какому праву она не отпускает его? Он ей ничего не должен, и ему от нее вроде как ничего не нужно… Почему же она заставляет его чувствовать какую-то непонятную вину перед нею?..

Оживившаяся Людка в это время безжалостно тормошила и поддразнивала его, а он, отделываясь снаружи односложными скованно-шутливыми ответами, медленно, но верно опускался внутри себя на холодное и странно бесстыдное – как он со слабенькой запоздалой печалью увидел – дно своей души. Он даже считал про себя ее уезжающие наверх «этажи», как в старом лифте…

То, что Людка могла вот так распоряжаться им, словно куклой, как бы позволяло и ему начать с легкой злорадной бесчеловечностью разглядывать ее лицо через тихонько приотворившуюся где-то сбоку, мимо слов, щелочку. Вдруг Фурману открылось, что вот так же, наверное, чувствовали себя те древние рабы, о которых он столько читал… Да, он просто каким-то странным образом попал к Людке в рабство! И теперь с пугливым интересом вглядывался в своего простодушного нового хозяина, который до этого мгновенного понимания казался ему таким давным-давно изученным и симпатичным человеком. Гладкий кругленький лобик с едва заметным то ли шрамиком, то ли оспинкой посерединке (всегда ли это было? – Фурман не мог вспомнить…), маленький аккуратный нос (не может быть – но похоже, что она вообще никогда в нем не ковырялась?!), прозрачные серо-голубые глаза, бледные шевелящиеся губы… мягкий подбородок, странные пятна теней, упругие, как у младенца, щеки… На этих неожиданно глупых, ни о чем не подозревающих, самодовольных щеках Фурману стало так смешно, что он чуть не расхохотался, – и сразу пожалел, что Людкина власть над ним так быстро рассеялась…

Правда, до конца придти в себя ему так и не удалось, поскольку Людка вдруг потянула его от освещенного яркой лампочкой входа в ЖЭК, возле которого они все это время торчали, в темный заснеженный садик посреди двора.

Фурман, притащившийся за Людкой как на веревке и опять заметно погрустневший, вполголоса стал уговаривать ее вернуться на светлое место, обещая, что там он, так и быть, подождет с ней еще немного, а уж здесь-то им точно делать нечего: ведь уже поздно, что за глупость, какие могут быть сейчас прогулки?.. Людка в ответ нарочито громко смеялась: мол, а там чего делать? Неужели он боится темноты?.. – и делала попытки стегнуть его прутиком. Фурман увертывался и отскакивал, но его стало охватывать прежнее состояние скованности и заброшенности.

Людка принялась с разбегу налетать на него и толкать со всей силы. В какой-то момент Фурман запутался в собственных валенках и почти потерял равновесие, сумев все же устоять на одном колене. Людка тут же набросилась на него, так что он, падая, даже чиркнул носом по снегу, и после нескольких мгновений, заполненных нелепым барахтаньем, Фурман оказался распластанным на спине, а Людка тяжело и прочно уселась ему на живот, по всем правилам прижав его руки к земле. «Ну что, сдаешься?!» – запыхавшись, смело спросила она.

Фурман был уже страшно разозлен: во-первых, тем, что после всех сегодняшних неприятностей с Людкой он оказался в таком, прямо скажем, совершенно неудачном положении – хорошо еще, что никто этого сейчас не видит… Во-вторых, нос ему сильно жгло, а он даже не мог как следует отряхнуть его от снега. А в-третьих, где-то поблизости, как он заметил, еще бегая от Людкиного прутика, на снегу лежала свежая собачья куча, и ему вдруг показалось, что Людка повалила его как раз туда… Вот д-дура-то!!!

В ярости Фурман стал освобождаться: вырвал левую руку, забрыкался, заворочался… Но Людка тут же прижала руку опять, и, как Фурман ни извивался, больше никаких изменений добиться не смог. Это его совершенно обескуражило: даже борясь уже в полную силу, ему не удавалось справиться с девчонкой!.. Людка, насмешливо что-то приговаривая, подавляла его последние полусудорожные попытки выбраться из-под нее. Ну почему ему никак не удается сбросить с себя эту толстую тяжелую свинью?! – в слезном отчаянии дергался Фурман, уже понимая, что просто Людка в самом деле оказалась сильнее его. «Конечно, небось натренировалась там с хулиганьем в своем Косом переулке!..» – в бессильной злобе утешал он себя и свою потрясенную гордость.

– Сдавайся! – спокойно советовала она, по-прежнему крепко прижимая его. – Ты уже на лопатках! Видишь, я тебя крепко держу? Давай-давай, побрыкайся, побрыкайся… Все равно у тебя ничего не выйдет… Я тебя победила. Проси у меня теперь прощения за то, что называл меня дурой!

– Да не называл я тебя дурой!.. – с горечью прошипел Фурман. – Пусти!

– Как это не называл? – удивилась Людка.

– Вот так это!.. Пусти быстро, мне больно! Ну?! – Фурман скривился, со свистом втянув воздух и как бы из последней мочи сдерживая стоны.

Людка растерянно ослабила хватку и чуть-чуть сдвинулась, и тогда Фурман, с утробным кряхтеньем оттолкнувшись обеими ногами от земли, так подбросил вверх свой зад, что Людка, изумленно ойкнув, перелетела через его голову и со стуком кувыркнулась куда-то в снег. Он даже испугался за нее на секунду, такой бросок у него получился, и вскочил на ноги, горько готовый к любому продолжению.

Людка темной неподвижной кучей валялась в нескольких шагах от Фурмана, и в голове у него пронеслись ужасающие видения ее ран и неминуемых грозных последствий его сомнительной победы… Вдруг она шевельнулась. «Эй, ты не ушиблась?..» – дрожащим голосом спросил он. Людка грузно перевалилась на бок и села. «Ты чего, совсем с ума сошел?» – с обидой поинтересовалась она, и Фурман облегченно перевел дух.

…Та собачья куча, как оказалось, тоже лежала на своем месте в целости и сохранности…

Потом они по очереди старательно отряхивали друг друга и истерично хохотали, вспоминая свою схватку и предшествовавший ей спор. «Не, ну правда, ты все-таки полная идиотка! Ты должна это признать!» – повторял Фурман, скрывая за насмешкой пережитое нервное потрясение и все еще не прошедшую обиду. «Ну и пожалуйста, только ты тогда тоже настоящий болван!» – получал он в ответ.

В легком изнеможении друг от друга притащившись из садика опять под жэковскую лампочку, они договорились, что если Людкина мама не появится после двух – ну хорошо, трех рассказанных каждым анекдотов, Фурман, наконец, будет отпущен с миром. Спустя еще несколько нарочно растягиваемых, но ведь не бесконечных же! минут Людке все-таки пришлось произнести разочарованное «пока…»

Фурман торопливо скользил по безлюдной улице, с испугом заглядывая в темные подворотни, прислушиваясь к торжествующему скрипу своих предателей-валенок и раз за разом содрогаясь. Он только не знал, кого ему сейчас больше проклинать: глупого злобного Борьку с его дурацкими придумками, эту здоровую фарфоровую кобылу Людку или же самого себя, по какой-то уже совершенно невообразимой глупости вляпывающегося каждый раз в эти бессмысленные, безобразные приключения…