Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 1. Страна несходства - Александр Фурман

Обида Фурмана к следующему утру незаметно выветрилась, но мысли о самом по себе «научном методе» чем-то беспокоили его. Было ясно, что «дураком» он каждый раз оказывался не по-настоящему, а только в разговоре: ведь никто, кроме Бори, так не рассматривал те ситуации и не считал поведение Фурмана неправильным или смешным. Хотя Борин «метод» и заставлял иногда взглянуть на себя с довольно неожиданной стороны, Фурман чувствовал, что главное в нем – это именно демонстрация унижающей мощи развернутой речи, обтекающей любые преграды. Все возражения просто тонули в разнообразии предлагаемых вариантов: не так, так эдак – со всех сторон сразу… Порвать эту сеть, все время растущую и завязываемую завораживающими узелками «научных» словечек и оборотов, вроде: «итак», «ибо», «следовательно», «кстати», «кроме того», «между прочим» и «да будет тебе известно, дорогуша моя» – было почти невозможно. И ведь тебе, в общем-то, не говорилось ничего обидного – то есть даже если и захочешь, не прицепишься, – при том что конец был известен заранее… Все происходило очень спокойно и культурно.

В чем же тут секрет? – раздумывал Фурман. Неужели все дело именно в Боре? Ведь если бы ему захотелось, он мог бы с таким же успехом доказать что угодно: и что Фурман – умный, например, и наоборот, что он – полный идиот или, как Боря часто любил выражаться, «олигофрен»… Можно ли Борю переспорить? Все это напоминало прочие его неотразимые приемчики типа выламывания пальцев, против которых в обычной игре ничего нельзя было поделать и оставалось только истерически хохотать сквозь слезы. «Ну и черт с ним! – решил Фурман. – Надо поменьше с ним связываться, вот и все… Интересно, кому он тогда будет доказывать, что он дурак? А это уж его забота: пусть-ка попробует найти себе кого-нибудь другого вместо меня!..

Через день-другой, бредя с Пашкой Корольковым из школы и болтая о том о сем, Фурман попытался описать другу Борину манеру спорить и, поскольку Пашка не очень понял, что у них происходит, предложил ему разыграть ситуацию в лицах: пусть Пашка будет как бы Фурманом, а сам он покажет, что делает Боря. Пашка с некоторой неохотой согласился, и Фурман, копируя неприятные Борины интонации и выражения, блестяще доказал ему, что он дурак. И сам удивился, как это легко получилось. Наверное, Пашка по первому разу тоже слишком вяло сопротивлялся. Но повторять эксперимент Пашка не захотел, сказав, что уже все понял. Хотя у Фурмана так и остались сомнения в безотказной силе научного метода мышления, тот факт, что не он один «дурак», принес ему тайное облегчение.

В общем-то, уже и так было понятно, что Боря просто пользуется своим преимуществом перед более слабым собеседником. А вот смог бы он доказать то же самое какому-нибудь взрослому, умному человеку? Небось, и заикнуться об этом побоялся бы!.. – Фурман с удовольствием представил себе, как Боря делает свое дурацкое предложение школьным учителям. – Да если он воображает себя таким уж «ученым», то и совершал бы настоящие научные открытия, а не издевался над младшими!.. Все же, наверное, имело смысл опробовать метод еще разок, чтобы уже окончательно расставить все по местам.

Следующей, кому Фурман предложил испытать на себе силу науки, была Ирка Медведева.

Произошло это тоже по дороге из школы. Ирка приняла предложение неожиданно бодро и с полной готовностью к сотрудничеству. Первая взятая для разбора Иркина ситуация, как водится, была совершенно прозрачной. Зато при разборе второй Фурман неожиданно для себя запутался, потерял главное направление, и вскоре ему ничего другого не оставалось, кроме как продолжать без всякой надежды на успех усиленно болтать языком – а точнее, просто отпустить его на волю… Ощущение жульничества, до этого смутно угадывавшегося им в Борином неостановимом напоре, теперь сделалось обескураживающе острым. Но уступить Ирке вот так сразу было бы, конечно, глупо, и Фурман продолжал изображать Борину непробиваемо ироничную уверенность в своей правоте до тех пор, пока Ирка с озадаченным видом вдруг сама не признала, что проиграла. Однако, к тихому удивлению Фурмана, она тут же попросила разрешить «еще одну задачку из ее жизни». Занявшись этим вопросом, они оба постепенно так увлеклись, что сам по себе формальный итог в пользу Фурмана оказался чем-то побочным, как при какой-нибудь безобидной игре в карточного «дурака». Еще и неизвестно, кстати, как бы Фурман справился, если бы не совершенно добровольная Иркина помощь, а вернее, ее игра на стороне Фурмана против самой себя. Короче, вопреки первоначальным неприятным фурмановским ощущениям, «честные правила» были им вроде бы соблюдены.

Когда Фурман, сославшись на усталость после проделанной нелегкой работы, отказался от четвертого разбора, Ирка даже похвалила его, сказав, что он очень умный и сообразительный, что этот необычный разговор было ей очень интересен, и что она теперь поняла кое-что в самой себе, о чем раньше никогда не задумывалась. Фурман в ответ тоже отметил ее довольно редкие для девчонки умственные способности и, главное, совершенно бескорыстную волю к новым знаниям, что было вообще удивительно… Расстались они очень уважительно, полные теплой, хотя и чуть-чуть насмешливой благодарности друг к другу.

На этом вполне можно было бы закончить все эти проверки и эксперименты, но спустя месяц или два – уже зимой – Фурман случайно, просто находясь на том же самом месте, во дворе дома девять, вспомнил о возможности еще и такого «развлечения»… Дело шло к вечеру, и обычно гулявшая здесь небольшая компания уже разошлась по домам, а Фурман оставался только потому, что к ним неожиданно присоединилась Людка Капралова, которая вообще-то жила довольно далеко, в начале Косого переулка, но сегодня ей надо было дожидаться свою маму, работавшую в местном ЖЭКе. Мама сдавала какой-то очень важный отчет и даже не могла сказать, сколько еще ее придется ждать. Понятно, что Людке было бы совсем скучно торчать одной в полутемном дворе, поэтому Фурман согласился еще немного побыть с нею.

Оба уже набегались, да и анекдоты все, какие только вспомнились, рассказали… Не зная, что еще выдумать, Фурман решил рискнуть и под занавес продемонстрировать Людке тот Борин фокус с «силой научного мышления». Но то ли он что-то забыл и повел не в ту сторону, то ли Людка неправильно поняла, зачем все это нужно, – во всяком случае, она скоро стала заметно сердиться и упорствовать в каких-то случайно высказанных явных несуразностях и даже просто глупостях. Фурман поначалу старался мягко разъяснять ей ее ошибки, но это, похоже, раздражило Людку еще больше. В свою очередь придравшись к одной действительно несколько неудачной фурмановской формулировке, она обозвала его занудой и пустым болтуном. Он, по-прежнему улыбаясь, но уже будучи обиженным, стал возражать, и они чуть было не разругались совсем.

К счастью, Фурман все-таки сумел вовремя остановиться сам и стал возбужденно убеждать Людку, что ссориться-то им совершенно незачем – он даже не понимает, с чего они оба так завелись?! Но если Людка почему-то обиделась на него, то, честное слово, он этого вовсе не хотел! Он даже может попросить у нее прощения – хотя и не знает, за что… Постепенно под напором его страстных аргументов Людка вроде бы умиротворилась и перестала подозревать его в чем-то нехорошем.

Очередная победа – на этот раз действительно здравого смысла – ужасно вымотала Фурмана, и замолчав, он вдруг почувствовал себя затерянным в черных ночных снегах далеко-далеко от родного дома… Но его слабая попытка попрощаться выглядела настолько неуместной после только что закончившегося бурного объяснения, что была без труда пресечена по-прежнему не желавшей оставаться в одиночестве Людкой.