Не потревожим зла - Соня Фрейм

Люк мрачно таращился на нежданное приобретение. Отлично, теперь этот жуткий кусок стекла оказался в его доме.

— Ну и что ты будешь с этим делать? — лишь спросил он, поправляя сползающее с рамы покрывало.

— Разберусь. Я танатолог или кто? — она подошла к нему и внезапно крепко обняла, уткнувшись лицом в его плечо.

Все это время, что она была у Люка, они жили фактически параллельно. Приходили, уходили, мелькали в зеркалах, хлопали дверьми… И вот он снова перед ней — изможденный, мрачный, но в его глазах брезжил свет.

В этот момент ей как никогда хотелось быть к нему ближе. Ближе, чем армия орущих фанатов, ближе, чем группа, ближе, чем все.

Люк коснулся губами ее волос, а затем лица. Алиса опустила веки, и он впервые по-настоящему поцеловал ее, чувствуя, что на губах словно тает снег.

Это надо было сделать еще в ту первую ночь, когда она случайно забрела в тени его дома.

Ее окружала аура сумрачной вечности. Что там говорил Сен-Симон?

Девушка и Смерть?

Или девушка-смерть?

Он уже не помнил. Только чувствовал ее близость и то, как пальцы зарываются в ее длинные тяжелые волосы…

— Я не дам тебе уйти, — тихо сказала ему Алиса. — Слышишь? Раз мы нашли друг друга, то не должны терять. Мы больше… не должны терять.

— Нас никто не спрашивает.

Она подняла на него ясные глаза.

— Это несправедливо.

— Хороший конец — всего лишь недостаток информации, — с усмешкой ответил Люк. Затем отстранился и аккуратно поправил ее растрепавшиеся волосы. — В итоге все равно все умрут. Просто никто об этом не пишет в сказках.

— Тогда ваш сказочник — дерьмо.

— Убьем сказочника?

— И останемся только вдвоем.

Их улыбки словно стали единым целым.

Странные шутки и бесшумные объятия были тем немногим, из чего они творили эти моменты редкой близости.

Постепенно уголки губ Алисы плавно опали вниз. Люку хотелось поцеловать ее снова, до легкой боли, и прошептать:

«Не думай о смерти. Ни о чем не думай, пожалуйста».

Но она уже начала это. Как всегда.

— Иначе это было жестоко и бессмысленно. Вообще все.

— Жизнь и есть жестокая и бессмысленная штука, — вздохнул Люк, но неожиданно развеселился: — Подумай, например, про самку богомола, как она сжирает своего партнера… Это же биологический сексизм!

— Я же сказала, что разберусь.

Иногда ее голос звучал очень жестко. Люк нехотя отпустил Алису, и ее руки тоже соскользнули с его плеч, как поникшие крылья.

— Мне пора ехать. Не знаю, когда буду.

— Увидимся когда-нибудь в этом доме.

***

Алиса снова осталась наедине с зеркалами.

Четыре — не мистическое число. То ли дело три. Земля — третья планета от Солнца. Отец, Сын и Святой Дух. Три поросенка, в конце концов. Тем не менее, если Сен-Симон не наврал Люку, четыре даст портал в зазеркалье, королевство мертвых душ. Но как открыть эту дверь? Кто стоит за ней? Выйдут ли они все наружу?

Алиса в очередной раз разглядывала резьбу на рамах. Над фигурами висели солнце и луна, слившиеся в один круг. Похоже, этот символ и есть намек на последнее зеркало, которое как раз было круглой формы. Просто они всегда рассматривали рисунок в качестве декорации.

Она попробовала расставить их согласно узору на раме: три зеркала в ряд перед главным. Это ничего не дало, но навело на мысль. Она начала тестировать всевозможные комбинации. Направляла зеркала друг на друга, выстраивала их в разном порядке. После получаса безуспешных передвижений оставалось только вздохнуть и присесть на пол.

От пыли хотелось чихать. Мельком Алиса проверила телефон и увидела, что сегодня пятница.

День визита к Якобу.

«Которую пятницу ты уже пропустила?»

С тех пор как она поселилась у Люка, прошло почти два месяца. Якоб растворился сам. Перестал приходить во снах, звать во тьме пустых улиц, мельтешить на станциях метро… Алиса словно оторвала себя от него, и это ощущалось как выздоровление после затяжной болезни.

Но привычки воскресают в когда-то заданных циклах и тянут к старым координатам. Уже во второй раз за день она вспоминала о нем, и изнутри слабо жег притупившийся стыд.

Внезапно глаз уловил странное движение где-то сбоку. Алиса обернулась, и в следующий миг на нее словно обрушились крыша, небо и все, что было за ними. В зеркале больше не отражалась комната, как и она сама. Разливалась глубокая тьма, в которой постепенно проступал…

Якоб.

Вернувшийся в свой день и час. Незваный гость, стучащий в закрытые двери. Наконец он закончил свой безумный бег.

На нем была та же огромная нелепая кожанка, настолько потертая, что он мог сойти за бездомного. Бледное лицо, слегка подрагивающий подбородок, в отсвечивающих неоном глазах — сосущая пустота. Якоб казался измученным и одиноким еще сильнее, чем при жизни. Он смотрел с отстраненным лицом, словно изучая даже не ее, а толщину стекла.

Она огляделась и поняла, что главное зеркало направлено прямо в то, где он возник, а между ними случайно оказалось маленькое зеркало-переходник Галонске, связывающее все вместе. Появился мост, по которому можно идти и живым, и мертвым. Якоб пришел, стоило ей только подумать о нем. Ключом же, отпирающим все четыре двери, стала она сама, а не верная комбинация.

Алиса подавила первую волну ужаса и несмело прижала пальцы к поверхности зеркала — последней преграде между ними. Якоб равнодушно повторил движение вслед за ней: пальцы к пальцам…

— Прости. Прости меня, — севшим голосом вымолвила она.

Эти слова крутились на кончике языка, в круговороте мыслей, в изнуряющих снах… И вот они сказаны.

А облегчения нет.

Его взгляд не менялся, и в нем читалась уже знакомая фраза:

«Ты меня предала».

— Я знаю, — эхом отозвалась она.

Он отрицательно покачал головой.

«Да что ты можешь об этом знать? Ты оставила меня дважды».

— Нам нужно это закончить, — с трудом заставила она себя сказать эти слова.

Якоб ломко усмехнулся. Его молчание подстегивало говорить за двоих, но каждое слово звучало неуклюже и жалко.

— Я раскаиваюсь, что оставила тебя тогда. Что не углядела. Не заметила. Это ничего не изменит. Но поверь, от моей жизни тоже мало что осталось, если тебя это обрадует.

Он снова отрицательно покачал головой, а тьма за его спиной задрожала сильнее. Глаза Алисы лихорадочно забегали туда-сюда.

— Ты говорил, что есть один способ.