Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган

– Мне, в отличие от тебя, повезло: у меня было чудесное детство. Чудесное, но не совсем обычное. Представь себе моих родителей, когда им было тридцать пять – сорок лет.

Он оживился. Я совсем растерялась, шок от того, что в эту историю был вовлечен Самюэль, еще не прошел, однако при мысли о молодых Джо и Маше я не удержалась от улыбки. Они наверняка были невероятно красивыми и совершенно не вписывались ни в какие каноны.

– Моей повседневной жизнью была «Дача», клиенты, праздники, – рассказывал Василий. – Здесь всегда толпился народ, и тусовка не прекращалась даже зимой, распорядка дня не существовало, все действия диктовались необходимостью обслуживания гостей и поддержания номеров в порядке. Усталость, бессонные ночи и похмелье никогда не мешали моей матери добросовестно выполнять свою работу. Появление ребенка не повлияло на их образ жизни. Я родился во время очередного праздника… Сколько раз родители забывали уложить меня спать?! Я засыпал на террасе, в ресторане, за стойкой ресепшена. Меня передавали из рук в руки, от стола к столу. Чтобы отправить меня на учебу, они дождались, когда возраст позволит мне пойти в коллеж[9], а до этого я полдня проводил, сидя на стойке и встречая гостей, и учил русский и французский одновременно. Если я был не с мамой, то сопровождал отца в его разъездах и за работой – там-то я и выучился считать. Или же путался в ногах у Габи на кухне. Для них школа жизни была гораздо важнее общеобразовательной… Я болтался по «Даче», я был свободен, им всегда было известно, где я, но они позволяли мне самому со всем разбираться. При условии, что я не буду совершать идиотские поступки, и я старался их не совершать, чтобы не навлечь на себя громы и молнии со стороны отца, у которого все же имелись некоторые принципы! Они хотели научить меня независимости, и это им удалось. Мама иногда присматривалась ко мне и констатировала, что я расту как на дрожжах. Я ими восхищался. С точки зрения маленького мальчика, каким я был, мои родители были потрясающими, необыкновенными, и они любили друг друга. Это был рай, волшебная сказка. Я очень быстро пришел к выводу, что хочу жить так же, как они. Это желание поселилось во мне и никогда меня не покидало.

Он вспоминал свое детство, и его глаза ярко блестели. Как несколько дней назад в сияющем огнями дворе, он готов был все отдать, лишь бы снова очутиться в том времени.

– Родилась моя сестра. Сначала я был слишком маленьким, чтобы отдавать себе отчет в серьезности ее болезни. Я воспринимал ее только как младшую сестричку, с которой можно разделить радости «Дачи». Она стала частью моего мира. Родители остепенились – ровно настолько, насколько необходимо, чтобы не подвергать ее опасности, но при этом хотели подарить ей такую же радость жизни, как и мне. Итак, мы продолжали жить, как раньше. Очень скоро мне захотелось им помогать, ведь они не могли быть сразу всюду, заботиться и об Эммином здоровье, и о «Даче». А я совершенно не желал, чтобы наша жизнь изменилась, я мечтал, чтобы всегда был праздник, гости, музыка и чтобы мои родители танцевали до упаду. В десять лет я уже знал, что делать, если у Эммы приступ: я потребовал, чтобы меня научили давать ей нужные лекарства, делать уколы и даже массаж сердца. К нему мне пришлось прибегнуть несколько раз… и я справился, у меня получилось…

Я никогда не задумывалась о влиянии Эмминой болезни на детство Василия. Мне это не приходило в голову. Но я и знала очень мало об Эмме и о нем. Об этой части своей истории Джо и Маша умалчивали… Какой же груз лежал на плечах маленького мальчика! Он тоже, как и я, повзрослел до срока, хоть и по другим причинам. У него были родители, но очень необычные… и он сделал заботу о сестре и ее здоровье своей обязанностью ради сохранения той жизни, которую любил.

– Александр и Роми так напоминают мне Эмму и меня! Твоя дочка кое в чем на нее похожа: Эмма так же болтала без остановки, как Роми, и, забывая о своем больном сердце, всюду носилась, танцевала, улыбалась, хохотала. Для меня сестра была крошечной нежной феей, которую я должен был защищать. У меня была только она. И мне этого хватало.

Его любовь к сестре бросалась в глаза. Когда он говорил о ней, у него менялось лицо, становилось открытым, но при этом очень грустным.

– Однако пришло время вести себя как все. Мои родители были вынуждены отправить меня в коллеж. Я туда не хотел. Утром первого учебного дня отцу пришлось лезть за мной на крышу, куда я забрался через чердак. Он за шкирку доволок меня до ворот коллежа и оставил там, чтобы я сам выпутывался, в качестве напутствия велев быть гордым и не бояться. Ты не представляешь себе, как долго тянулись первые недели. Я скучал, не видел никакой пользы от неподвижного сидения на стуле в классе, тогда как я мог сделать так много всего дома – побыть с Эммой, позаниматься с ней русским языком, если маме некогда, обслужить клиентов в баре у бассейна, привести в порядок номера. В результате я ничего не слушал и вел себя с учителями по-хамски. В наказание меня начали оставлять после уроков. Я просиживал в пустом классе часами, но скоро у меня появился товарищ…

Он замолчал и удрученно посмотрел на меня. Он огорчался не из-за себя, а из-за меня, я это чувствовала.

– Самюэль? – жалобным голоском пропищала я.

Он кивнул:

– Самюэль… мой единственный друг. Которого я вскоре стал считать братом. Тебе не нужно объяснять, кто он и как был воспитан.

Жестко, без капли фантазии, вот как его воспитывали. Я не могла говорить и просто кивнула.

– Однако вопреки различиям в нашем воспитании и образе жизни, мы очень быстро нашли точки соприкосновения. Он был веселым, всегда готовым к любым проделкам. Его все радовало, и он философски воспринимал родительскую требовательность.

Василий рассказал, как распахнул перед Самюэлем двери «Дачи», а Джо и Маша приняли его как родного и покрывали перед родителями. А Эмма, несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте, повсюду следовала за приятелями. Джо и Маша не возражали, поскольку с этой парочкой Эмма была в безопасности. В моем мозгу мелькали разные картинки, и чаще всего в них фигурировал Александр, вылитый Самюэль в том возрасте, когда он познакомился с Василием.

– Мы вместе взрослели и открывали для себя жизнь: девушки, интрижки, попойки, драки. Никто никогда не видел нас поодиночке, друг без друга. Мы были как сиамские близнецы. За исключением высокого сезона, когда я вкалывал как псих здесь, а Самюэль работал садовником – уже тогда это было его страстью. Но даже это нас сближало. Нам было известно, что другие развлекаются, пока мы трудимся. Но нам было наплевать на других, потому что мы оба, и он и я, знали, чего хотим, и оба не сомневались, что делаем это ради нашего будущего, которое мысленно уже для себя выстроили. В этом смысле Самюэль добился своего, и я за него рад. У него все получилось. У него есть его оливковые деревья, его оливковое масло. Он мог часами рассказывать о своей мечте…

Грустная улыбка проступила на его лице, взгляд затуманился.