Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган

Его осаждали невыносимые картины, и он зажмурился, задышал быстрее, сжал кулаки. Я молчала, парализованная тем, что узнала. Почему Маша утаила это от меня? Василию понадобилось время, чтобы взять себя в руки и снова обратиться ко мне:

– Она не дала мне уйти к машине, боялась остаться одна… Она нашла в себе силы попросить меня поддержать Самюэля, помочь ему жить без нее. Я пообещал. Потом я поднял ее и понес вниз. За счет адреналина я добрался до машины не упав. Я говорил не умолкая, приказывал ей не покидать меня. Но было слишком поздно, и когда мы наконец очутились внизу, она уже ушла. Но я все равно старался, долго делал массаж сердца, хотел, чтобы она вернулась. Врачам скорой пришлось отрывать меня от Эммы…

Он встал, подошел к окну, подставил лицо ночному ветру и, все так же стоя спиной ко мне, продолжил рассказ. Он не мог остановиться, говорил и говорил. Выплескивал переполнявшие его эмоции. Ему нужно было дойти до конца. Ничто бы не заставило его замолчать, да и что я могла ему сказать? Какие слова в состоянии смягчить такое горе, утолить такую боль?

– Мой мир рухнул… После того как я потерял сестру, я потерял и Самюэля, которого считал братом. Для него я был единственным виновником смерти любимой. Он вычеркнул меня из своей жизни. Его горе было ужасающим, разрушительным. Он покинул наши края назавтра после похорон, не сказав мне ни слова. С тех пор и до сегодняшнего дня мы ни разу не виделись… А я все глубже проваливался. Я не смог спасти свою сестру и уничтожил жизнь Самюэля… Напрасно родители повторяли мне, что я ни в чем не виноват и что всем было известно: рано или поздно Эмма нас покинет. Я не хотел ничего слышать. Я много пил, пытаясь поспать ночью и отогнать кошмары, если все же удастся заснуть, но алкоголь не помогал, и я все равно видел горе матери и негодование отца, наблюдавших, в какое ничтожество я превращаюсь. Отец понимал, как мне плохо, он вообще все понимал и ужасно страдал от утраты дочери, но при этом сохранял достоинство и потому не мог взять в толк, отчего его собственный сын не способен распрямиться и принять действительность. Мне было стыдно, ох, как же мне было стыдно, но я не мог вырваться из порочного круга, в который сам себя загнал. И тогда я нашел единственно возможный выход – уехать. Я поклялся себе, что не появлюсь здесь, пока не почувствую себя достойным того, чтобы предстать перед ними, не причиняя им страданий. Несколько телефонных звонков, и все было улажено. Я нашел работу на другом конце света… Родители отпустили меня…

Он стоял ко мне спиной, но даже по ней я видела, как сильно он устал. Пережитое им испытание было гораздо тяжелее, чем я себе представляла. Он столько выстрадал, и его страдание никуда не делось – оно все время напоминало о себе. Он как будто научился жить с этой болью, запрятанной глубоко внутри. Он не создал семью, у него были только его работа и он сам, а вечной спутницей стала эта трагедия.

– А потом появилась ты, Эрмина… За три месяца до моего отъезда. В тот самый день, когда ты вечером вошла в отель, мне сообщили, что я принят на работу… Я едва не остался – из-за тебя, ради тебя…

Он обернулся, и мне бросилось в глаза, что он как-то вдруг осунулся.

– Зачем же ты уехал?

– Меня одолевала ярость, я погряз в саморазрушении, и, останься я здесь, я заодно все бы разрушил и вокруг себя. Я больше не владел собой. Вспомни клиента, который цеплялся к тебе.

Я грустно улыбнулась:

– Я подумала, что ты его ударишь.

– Ну, до такого я бы не дошел… Но ты избегала меня все последующие дни. Я сделал вывод, что напугал тебя… Ты была все время настороже, к тебе было трудно подступиться. Ты никому не доверяла.

– Меня просто потрясло, что ты меня защитил, потому что до тебя никто не вставал на мою защиту. И я избегала тебя, не понимая, что со мной происходит. Меня тянуло к тебе, и я не знала, что с этим делать.

– Мы оба были изранены… Но это ничего не меняло. Я не был достоин тебя.

Я досадливо тряхнула головой, перебирая все нагромождение несуразностей – недавно он употребил очень точное слово – в нашем поведении.

– Почему ты ни разу не объявлялся здесь с тех пор?

Он улыбнулся, как человек, давно лишившийся иллюзий.

– И опять же, я едва не приехал… После двух с лишним лет вдали от «Дачи» я снова обрел почву под ногами и почувствовал, что готов. Ты еще была здесь, и ты влюбилась в «Дачу», как я и предполагал. Родители очень часто рассказывали о твоей работе, и вскоре я начал ждать их звонков только ради новостей о тебе. Когда я звонил на ресепшен, я молил фортуну, чтобы трубку сняла ты. Звук твоего голоса помогал мне дышать… Если я из всего этого выбрался, то, конечно, ради родителей. Но и ради тебя тоже. Я цеплялся за надежду, что придет время и мы вдвоем будем управлять «Дачей», а она станет нашим домом.

Меня пронзила боль. Что же мы с ним наделали…

– Так почему ты все-таки не приехал? – настаивала я, борясь с подступающими рыданиями.

Он отвел глаза и устало помассировал лоб, собираясь с духом, чтобы продолжить. Я отчаянно боялась услышать наконец-то подлинную причину столь долгого отсутствия, я о ней догадывалась, и она казалась мне чудовищной. Он снова стал мерить шагами библиотеку.

– Самюэль опять жил в наших краях, он пошел работать к ландшафтному дизайнеру, который, как он выяснил в последнюю минуту, был новым мастером, обслуживающим «Дачу». И Самюэль приехал сюда. Родители приняли его, словно блудного сына, с распростертыми объятиями. Ничего удивительного: они считали, следуя своим принципам, что обязаны поддержать его. Но никто не мог предугадать, что в конце концов от Эммы его излечишь ты.

Он сел рядом со мной на кофейный столик и остановил на мне растерянный взгляд.

– Я должна была тебя дождаться, – прошептала я.

– Я тебя об этом не просил. И ты не могла предполагать, что однажды я все же приеду.

– То есть ты так и не вернулся из-за Самюэля и меня?

– По словам родителей, ты была с ним счастлива, и это главное. Я достаточно хорошо его знал, чтобы не сомневаться, что он будет о тебе заботиться. И я же пообещал сестре, что помогу Самюэлю прожить жизнь без нее. Отныне его жизнь была с тобой…

– А как же ты?

Он пожал плечами:

– Я… Это не важно.

Он пожертвовал собой ради Самюэля – из чувства вины, ради дружбы и любви. Кто другой был бы на такое способен? Лишить себя близких людей. Лишить себя дома. Отказаться от женщины, которую любишь.

– Нет, я не могу тебе позволить так думать. Представляешь ли ты, что значишь для меня?

Он погладил меня по щеке, мягко улыбаясь:

– Выходит, я не совсем все потерял.

Я накрыла ладонью его руку:

– Но сейчас ты бы мог остаться. Я больше не с Самюэлем. Я твоя, только твоя.

– Нет…

– Почему? – взвилась я.